Он говорил еще что-то, а потом засмеялся, как показалось Мари, сухим, презрительным и жестоким смехом.
…Когда начало светать, Мари наконец позволила себе открыть глаза. Она уснула совсем ненадолго, и ей привиделось, будто она лежит на охапке гниющих, осклизлых растений. Сон не предвещал ничего хорошего, но и действительность была ужасна. Разве может быть хуже?
Мари твердо решила, что покончит с собой, только пока не знала как. И дело было не только в том, что уже случилось. Она поняла, что сойдет с ума, пока заработает таким способом даже сто франков, которые все равно не спасут Кристиана…
«Нужно помогать тем, кому еще можно помочь», — сказала Франсуаза.
Что может помочь той, которая согласилась променять безраздельную преданность, молчаливую, но верную любовь к своему острову, к маленькому драгоценному миру на призрачный блеск неизвестности?
Кристиан успокоится в небытие. И она тоже. А Талассу воспитает Корали.
Месье Корбен обещал ей дать деньги. Она купит на них пистолет или какие-нибудь лекарства, от которых можно умереть. А нет, так недолго смастерить и петлю. Ее руки не дрогнут. И душа не дрогнет тоже.
Мари повернулась на бок. Постельное белье было мягким и белым, словно снежный покров, но даже на фоне этой белизны лицо лежащего на спине месье Корбена поражало бледностью и неподвижностью, сходной с неподвижностью укрытого ледяной толщей озера. И он был тверд как камень. Он был мертв!
Мари мигом вскочила и бросилась одеваться. Что делать? Убежать? Прежние мысли разом улетучились, как улетают сухие листья, поднятые резким осенним ветром. Рано или поздно его найдут и… могут обвинить в случившемся ее! Если позвать кого-либо из служителей, они заявят в полицию, и тогда…
Одевшись, Мари подошла к зеркалу. Полные свинцового ужаса глаза, скорбно сжатые губы…
На стуле висел сюртук месье Корбена. Мари пошарила в карманах. Деньги. Ключи. Какие-то бумаги. Золотой портсигар. Записная книжка. Девушка открыла ее. Тонкий почерк, фиолетовые чернила, вереница имен. Вот! «Анри Корбен, Нотр-Дам-де-Лоретт, 15».
Она взяла немного денег, закрыла номер на ключ и бросилась вниз по лестнице.
Было рано. Дворники мели улицы, пыль взлетала вверх, и сквозь ее завесу просвечивало нежное солнце. Мари бежала, потом села в экипаж, непричесанная, растерянная, истерзанная тревожными мыслями и дурными предчувствиями. Страхом перед будущим.
Она вышла возле солидного красивого особняка и поднялась на крыльцо. Довольно сбивчиво объяснила прислуге, что ей нужно, но к тому времени, как появился Анри Корбен, почти взяла себя в руки.
— Скажите, вам знакома эта книжка? — спросила она его.
— Да, это почерк моего отца. А вы…
— Тогда вы должны поехать со мной, — взволнованно перебила девушка. — Ваш отец в гостинице, я закрыла номер на ключ, но если кто-то войдет…
— Что с ним случилось? — резко спросил мужчина.
— Он… умер.
Анри Корбен вздрогнул.
— Сейчас я буду готов, — сказал он и через минуту появился, сосредоточенный, спокойный и безупречно одетый.
— Мы кое-куда заедем, — заметил он. — Это недалеко.
Дама, что села в карету минут через двадцать, казалась столь же сдержанной, хотя и прикладывала платочек к глазам. Уже вдвоем они расспрашивали Мари о том, как все произошло. Она не стала ничего скрывать и рассказала правду, глядя на них со спокойным вызовом. Прошло немного времени, и ее прежние переживания несколько улеглись. Теперь Мари волновали другие проблемы.
— Это ужасно, — пробормотала дама. Вероятно, это была дочь месье Корбена. — Я боюсь заходить туда, Анри.
— Придется, — с нажимом произнес тот, после чего обратился к Мари: — Надо признать, вы поступили умно, лишняя огласка нам ни к чему. Гостиничная прислуга вас видела?
Мари помотала головой.
— Превосходно.
В номере все было по-прежнему. Дама снова заплакала, не решаясь приблизиться к мертвому отцу, тогда как Анри Корбен обошел кровать со всех сторон, после чего сказал:
— Лучше незаметно вывезти его отсюда. Представь, что будет, если газетчики узнают, что сам Корбен умер в какой-то гостинице в объятиях продажной девки?!
— И маму это, конечно, убьет, — подавленно прошептала дама.
— Что мне теперь делать? — подала голос Мари.
— Ничего. Сейчас поможете нам, а потом возвращайтесь к себе. — И, пошарив в карманах, вынул бумажку: — Вот. Это вам за молчание.