— Вот, подобрал на улице, валялась на тротуаре, — сказал он. — Жаль, до утра не доживет. Куда ее?
Шанталь со вздохом пожала плечами.
— Я бы отнес ее к себе домой, да у меня пятеро детей — сами голодаем.
— Я поищу свободную койку, — сказала женщина.
Несчастную пришлось уложить возле самого входа, но все же это была не улица. Шанталь принесла теплое одеяло.
— Ее бы накормить и напоить чем-нибудь горячим, сразу бы ожила! — заметил гвардеец.
Потом он ушел, а Шанталь сняла с ног несчастной обувь, если, конечно, можно было назвать обувью полуразвалившиеся, явно не предназначенные для зимы ботинки.
Легко сказать — напоить и накормить. Шанталь знала, что до утра на кухне не получить ни крошки, да там ничего и не было, а принесенную из дома еду она давно отдала раненым.
У доктора Барро имелся шкафчик, в котором хранились чай и сахар на крайний случай. Женщина отправилась к нему и вскоре вернулась с кружкой.
Девушка по-прежнему лежала, закрыв глаза, но когда Шанталь тронула ее за плечо, пошевелилась и взглянула на женщину. Шанталь приподняла ее голову и помогла выпить чай.
— Утром я принесу вам поесть, — сказала она, — а пока спите. Впрочем, сначала я должна кое-что записать и передать сестрам. У вас есть родные в Париже?
Девушка помотала головой.
— Как ваше имя?
Девушка сказала.
Шанталь почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ей показалось, что земля уходит из-под ног. Она впилась взглядом в лицо лежащей перед ней умирающей.
— Мари?! Это ты?! Ты меня узнаешь?
— Да, Шанталь. — Голос был слабым, как шелест летнего ветра в вершинах деревьев.
— Где ты живешь?
— Нигде.
— Так ты совсем одна в Париже?
— Совсем.
— Ты получала паек?
— Нет. Меня нет в списках. Иногда я стояла в очереди за бесплатным супом, но в последнее время его не хватало на всех… — Она попыталась улыбнуться, но не смогла.
— Отдыхай, — сказала Шанталь, — я приду завтра утром.
Женщина медленно спустилась с крыльца. По небу протянулся тускло-золотой шлейф зимнего заката. Было очень холодно, и женщина натянула перчатки.
К тому времени, когда Шанталь добралась до дома, пошел снег. Белые пылинки сыпались с высоты, их невесомая завеса напоминала тонкую вуаль. Женщина остановилась и смотрела на запорошивший землю снег, на морозное кружево. Она продолжала размышлять, испытывая угрызения совести.
Женщина поднялась в квартиру. Тихо вошла и замерла, услышав голоса Кристиана и Аннабель.
Молодой человек и девушка стояли друг против друга. В воздухе таяли остатки сумеречного света. Очаровательный профиль девушки казался изящным и бледным, светлые глаза слабо поблескивали — она смотрела на Кристиана с ожиданием и любовью. Шанталь заметила, что Аннабель в верхней одежде — отороченной мехом фиолетовой бархатной накидке с костяными пуговицами, кокетливой шляпке в тон, маленькой котиковой муфтой.
— Твоя мать вернется сегодня? — спросила девушка.
— Не знаю. Теперь она часто ночует в госпитале.
Девушка молчала и ждала, ждала мучительно, тревожно и с надеждой.
— Я могу остаться здесь с тобой в эту ночь, — прошептала Аннабель.
Кристиан обнял девушку за плечи, привлек к себе и поцеловал. Шанталь замерла. Вероятно, ей придется незаметно уйти и вернуться в госпиталь. Однако мгновение спустя молодой человек отстранился и спокойно промолвил:
— Давай подождем до первой брачной ночи. Так будет разумнее. Главное, ты дала мне согласие.
— Когда мы поженимся? — капризно произнесла девушка.
— Сразу после войны. Полагаю, теперь недолго ждать, — сказал Кристиан и прибавил, словно в качестве оправдания: — Мне не хочется, чтобы воспоминания о нашей свадьбе были связаны с воспоминаниями об этих страшных временах.
— Ты правда думаешь, что война скоро закончится?
— Да, — ответил Кристиан, но Шанталь не уловила в его голосе особой уверенности. Потом он сказал: — Уже поздно. Будет лучше, если я провожу тебя домой.
Они с Аннабель направились к выходу, а женщина укрылась в полутьме коридора.
Когда они вышли, Шанталь прошла в комнату и села, не зажигая свет и не снимая верхней одежды. Было холодно, следовало затопить камин, но она не двигалась. Пелена снега за окном колыхалась, как мантия. Сколько людей замерзнет сегодня на улицах Парижа? Среди них могла оказаться и Мари, и память о ней была бы погребена в сумраке холодной ночи.