— Я не мог тебе всего рассказать.
— Странно, что сейчас можешь.
— Если бы война не началась, все это не имело бы значения.
— Конечно, Фуиджи. Ведь ты всегда считал, что можешь решать за других.
— Когда прилетят делегаты, всех вас соберут в этом зале и посвятят во все детали дела.
— Я приду, но не ради тебя. Я сделаю это для сына. И для невестки. Ты знал, что Аделаида могла бы доверить воспитание ребенка только мне. Но все равно отдал ее олманцам, чтобы мне ничего больше не объяснять.
— Ты знаешь, что причина не в этом. Парис был законным наследником Навернии.
— Пока его не свергли. И я напомню тебе, что ты ему в той ситуации не помог!
— Он был членом Совета и сам прекрасно понимал, что с этим ему придется разбираться самому. И они с Аделоидой не имели права использовать свой дар не по назначению.
— Ты мог им помочь. Но они никогда не просили тебя об этом. А ты сам не предлагал.
— Мы боялись, что проход откроется. Наши силы были нужны на цели, гораздо более важные, чем восстановление законной власти на Навернии. Совет принял решение отдать ребенка двоюродной сестре Аделаиды, тем более, что она была Императрицей Олмании и могла воспитать девочку в традициях народа ее матери.
— О каком проходе идет речь, Фуиджи? О какой войне? С кем?
— С теми, с кем лучше вообще не встречаться. И я тоже могу погибнуть в этом сражении.
— Это лучшее, что ты можешь теперь сделать.
Она вышла из помещения и скрылась за углом. Глаза Фуиджи обожгло чем-то, и он с силой зажмурил веки. Странно, что он надеялся что-то изменить, ведь жену свою он потерял не сегодня, а много лет назад.
Громкий стук в дверь разбудил спящих Эсту и Урджина.
— Шесть утра, — забурчал наследник, прижимая Эсту поближе к себе. — Неужели учитель решил свести нас всех в могилу в такую рань?
— Это я, Урджин! — закричала Нигия. — Вставайте скорей. Я Вас жду в тренировочном ангаре.
— Мама, что случилось?
— Скоро все узнаете.
Спустя десять минут сонные Урджин и Эста вошли в ангар. На полу в центре помещения сидели Нигия, Сафелия, Камилли и Назефри. Было видно, что они так же пребывают в абсолютном неведении.
— Мама, что произошло? — спросил зевающий Урджин, присаживаясь возле брата.
— Твой отец здесь.
— Фуиджи? — не поняла Эста.
— Да. И скоро соберутся все члены Совета Всевидящих.
— Что-то я ничего не поняла…
— Я позвала всех вас, чтобы подготовить к тому, с чем вы столкнетесь сегодня. Для меня отдельные детали общей картины стали складываться только этим утром, после того, как я невольно подслушала разговор своего мужа с вашим учителем.
— Все настолько плохо, мама?
— Да, сынок. Когда тебе было три года, к нам в резиденцию прилетели двое молодых людей. Они очень хорошо знали Фуиджи и его отца, который без лишних слов принял их в нашем доме, как родных, и предоставил убежище. Этих молодых людей звали Парис и Аделаида.
— Подождите, — перебила ее Эста. — Это совпадение или они действительно были навернийцем и олманкой?
— В точку, Эста. Парис, свергнутый Император Навернии, нашел пристанище вместе со своей женой в доме Императора Доннары, которым тогда еще был дед Урджина. Фуиджи никогда не рассказывал мне, где и при каких обстоятельствах подружился с этими людьми, но было ясно одно: они слишком многое знали друг о друге, и их связывало нечто большее, чем простая дружба. Аделаида и Парис прожили с нами в одном доме около года. За это время я и сама довольно неплохо изучила этих людей, и весьма сильно привязалась к Аделаиде. Она была олманкой, но никогда не носила эти ваши плащи или национальные наряды. Это была женщина сильной воли, которая не уделяла большого внимания условностям и принимала все, произошедшее с ней, как данность. Они с мужем очень сильно любили друг друга. Более того, они даже ощущали малейшие колебания настроения друг друга. Однажды встретив такую пару, вы никогда бы не смогли забыть их. Время летело, и Парис с женой приняли решение вернуться на Навернию, чтобы присоединиться к разрозненным группам повстанцев.
— Почему же они прилетели на Доннару, а не на Олманию?
— Единственным человеком, с которым была близка Аделаида на Олмании, это Императрица — твоя приемная мать. На этом ее список родственников резко обрывался. Ни с Наубом, ни с Лили она не хотела иметь ничего общего. Она называла их старой знатью, которая привыкла к определенному ходу вещей и не была способна узреть дальше собственного носа, особенно, если это было выгодно им. Кроме того, Аделаида упоминала о проблемах с психикой Лили. Мне жаль, Назефри, что приходится так отзываться о твоей покойной матери, но это не мои слова.