Ханна понимала, что практически ничего о нем не знает, да и не знала никогда. Он должен ее отпугнуть, ради ее собственного блага. И своего тоже.
– Ханна, – осторожно произнес Сэм, словно прокладывая путь через минное поле, – я не должен был тебя целовать. Я не должен быть сейчас здесь рядом с тобой.
– Что? Почему? – Ханна выглядела ошеломленной.
– Подразумевается, что это все должно к чему-то привести, но это не так.
Теперь на лице Ханны застыла боль. Сэм сказал себе, что это даже к лучшему. Он должен поставить точку. Просто встать и уйти. Но почему-то он не смог с ней так жестоко обойтись. Только не с ней, такой нежной и хрупкой в своем зеленом костюмчике эльфа, такой прекрасной и очаровательной.
– Послушай, – сказал он. – У меня никогда не было того, что было у тебя. Посмотри вокруг: это твоя реальность. И возможно, снова ею станет. Прекрасная семья, ферма, работа, одно и то же место в течение долгих лет. Ты выросла в традиционных ценностях.
– Это не совсем так, – запротестовала Ханна. – Мне пришлось заплатить очень высокую цену за то, что сделала с этими ценностями.
Она не понимала того, что он говорил. Ему пришлось быть грубым.
– Я пытаюсь сказать тебе, что мы принадлежим разным мирам. Мой отец был поденщиком, постоянно переезжал с места на место, чтобы опередить свою репутацию, шагавшую за ним по пятам. Смит – единственное место, в котором мы продержались больше года, и то только потому, что я уже был достаточно взрослым, чтобы работать у Хансенов вместо него.
Сэм глубоко вздохнул, его потрясывало. Ханна придвинулась к нему и прижалась к его плечу. Он отодвинулся, хотя это было самой трудной вещью, которую ему доводилось делать.
– Рождество для меня – самое ужасное время, Ханна. Отец напивался, спуская на дешевый виски последние деньги. У нас никогда не было елки. Иногда он мне что-то дарил, но никогда не упаковывал подарки. Как правило, он не дожидался рождественского утра. Он просто напивался и, довольный собой, тыкал пальцем в подарок. Когда я был маленьким, это была грошовая игрушка: пластмассовый трактор, машинка. Я бережно хранил свои сокровища, но мы так часто и так спешно переезжали, что зачастую вещи терялись. Однажды он принес домой щенка…
Голос Сэма сорвался. В какой-то момент он подумал, что не сможет продолжить. Он обязан был ей все рассказать, чтобы Ханна не связывалась с ним, чтобы поняла, что они зайдут в тупик.
Но тогда Ханна вложила ладонь, такую маленькую и теплую, но очень сильную, в его руку. Он хотел совсем не этого, но почему же он тогда так и держал ее за руку?
– Я думал, что это – самое лучшее из всего, что со мной случалось. Щенок меня обожал, следовал за мной повсюду, спал со мной. А потом он заболел. Мне пришлось отвезти его в приют для животных, потому что на ветеринара у нас не было денег. Я понятия не имел, что у него должны быть прививки. Когда дама в приюте сказала про прививки, то так неодобрительно посмотрела на меня, что мне стало жутко стыдно. Обо мне писали статьи в деловых журналах, у меня высочайшие прибыли, я завоевал всевозможные награды. А знаешь, что под этим скрывается? Все тот же всепоглощающий стыд.
Ханна сжала его ладонь. Сэм украдкой посмотрел на нее: по щеке Ханны скользила одинокая слезинка.
Он хотел остановиться. Он причинял ей боль. Но в конечном итоге так даже лучше. Они должны остановиться прежде, чем станет слишком поздно. Он вынужден был продолжить.
– Однажды он подарил мне велосипед. Он исчез через пару дней.
– Что значит – исчез?
– Отец сказал, что его украли, но я знал, что он его продал и купил себе выпивку. – Ханна ахнула. – Я рассказываю тебе это не для того, чтобы ты меня пожалела. Я копил деньги, чтобы сделать ему подарок на Рождество. Я всегда искал что-то особенное, что, как мне казалось, может сделать его счастливым. Переносной телевизор, дорогой лосьон для бритья, хорошая рубашка. Через год после велосипеда я сдался. А потом в какой-то момент я решил, что нужно начать покупать подарки самому себе. Я решил никому не доверять свое счастье. Иногда я копил целый год, чтобы купить то, что мне хотелось. Я просто покупал вещь и чувствовал удовлетворение оттого, что могу себе ее позволить. Целый год, – тихо сказал он, – я копил на кожаную куртку. Ту, которую я носил в старшей школе, помнишь? Отец заметил, что она новая. Он был пьян. «Откуда у тебя эта куртка?» Я сказал, что это не его дело, что почти все деньги в семье зарабатываю я и могу тратить их на то, что хочу, а не на его вонючую выпивку. Я впервые повысил на него голос. Отец избил меня до полусмерти. Целую неделю после Рождества я не ходил в школу из-за синяков и ссадин. Когда он перестал меня бить, я поднялся, схватил его за шиворот и оторвал от пола. Я пообещал убить его, если он меня еще хоть раз пальцем тронет. Мы оба знали, что я говорил серьезно.