Леди Ирен никогда не делала секрета из того, что у нее было множество любовников. Но даже если бы он не придавал этому значения, что было бы непросто, он никогда бы не подумал, что леди Ирен может рассматривать его в качестве своего будущего мужа. Лорд Хейвуд полагал, что если она соберется вновь замуж, то выберет себе человека гораздо более богатого и знатного, чем он.
В том, что она предпочла его другим мужчинам в качестве своего любовника, не было ничего необычного. Полковник Вуд всегда нравился женщинам. Но чтобы ее мог удовлетворить брак с человеком, потерявшим состояние, да к тому же не имеющим высокого титула, такого он не мог себе вообразить.
Это было для него загадкой, так как не вязалось с тем, что он успел узнать об этой взбалмошной, но очень тщеславной вдовушке.
И чем больше лорд Хейвуд задумывался над этим, тем больше это его начинало беспокоить. Ответ здесь мог быть только один, и он ему очень не нравился. Вполне возможно, что впервые в жизни леди Ирен действительно полюбила.
Но только не той любовью, о которой он сам мечтал и которую никогда не надеялся встретить. Ею владела чисто физическая, темная, сводящая с ума страсть, в которой было слишком много животной, примитивной чувственности и очень мало истинного глубокого чувства.
С неожиданной ясностью лорд Хейвуд вдруг осознал, что она будет преследовать свою добычу с настойчивостью и яростью тигрицы, пока не получит ее. И он понял также, к своему огорчению, что в настоящий момент этой добычей оказался он сам.
Правда, он все же надеялся в глубине души, что преувеличивает сложность ситуации, дав волю своей богатой фантазии.
Уже собираясь лечь в кровать, он еще раз невольно взглянул на открытое письмо, лежавшее поверх стопки писем на секретере, и ему в глаза бросились несколько фраз, полных страстной мольбы. Они обожгли его, словно огнем. Эти слова, каждая буква, еще долго пылали в мозгу, не отпуская от себя ни на мгновение. Ему стало не по себе.
После такого тяжелого дня лорд Хейвуд был уверен, что заснет сразу, едва коснется головой подушки. Вместо этого он еще долго лежал без сна, думая об Ирен и о том, как ему избежать ее хищных коготков.
Покидая Париж, он очень надеялся на то, что она быстро забудет о нем, утешившись в объятиях другого мужчины.
На балах, которые устраивались почти каждую ночь, она сверкала, как самая яркая звезда, легко затмевая всех красавиц, неважно, были они француженки или англичанки. Вокруг нее всегда вилось множество поклонников, стремящихся добиться ее благосклонности, и среди них было несколько мужчин, которые, как знал лорд Хейвуд, воображали, что они безумно влюблены в нее.
И все же в ночь перед его отъездом, после бурных ласк и страстных объятий, леди Ирен сказала ему, прижимаясь к его плечу:
— Мы навсегда принадлежим друг другу, Ромни, знай это. Я хочу тебя, и я знаю, что не смогу жить без тебя.
— Ты определенно не сможешь жить со мной! — легкомысленно воскликнул он тогда. — Я собираюсь вернуться в дом, где не осталось ни одного слуги. Мое имущество состоит из одних долгов, а будущее настолько туманно, что я и сам еще не представляю, как и на что я буду жить!
— Какое все это имеет значение, если я люблю тебя? — сказала она нежно. — У меня сейчас достаточно денег для нас обоих. А поскольку Ричард умер, то папа все свое имущество оставит мне.
Тон, которым она заговорила о брате, погибшем в одном из сражений два года назад, покоробил лорда Хейвуда.
Он вспомнил, что Маркус Мортлейк до сих пор был безутешен, оплакивая своего единственного сына. Это горе совсем его сломило. И тем более бездушным показался лорду Хейвуду намек его дочери на скорое получение наследства.
Он вспомнил, как еще до встречи с ней он сочувствовал леди Ирен, потерявшей почти одновременно и мужа, и брата, но затем быстро понял, что смерть Давлиша едва ли сильно опечалила ее. А теперь он услышал, как равнодушно она говорит о смерти своих самых близких людей.
Лорд Хейвуд расцепил прекрасные руки, обвившие его шею, и сказал довольно холодно:
— Если это предложение, Ирен, то, хотя я глубоко тронут и польщен этим, я отвечу тебе просто и коротко — нет!
Леди Ирен вскрикнула, пытаясь протестовать, и прижалась к нему с еще большим пылом.
— Неужели ты и в самом деле веришь, что я позволю тебе отказаться от меня? Я люблю тебя, Ромни, я очень люблю тебя! Ты слышишь? Я люблю тебя, и никто и ничто в мире не отнимет тебя у меня!