Бог мой, Бьюти, - воскликнул я. Он опять издал свое ворчанье клубного завсегдатая и стоял, выжидая. Остановился ли он, обнаружив, что я знаю его имя, или по моей одежде и запаху он понял, что я принадлежу к одному классу с женщиной в токе и я один из тех, кто не одобрит его ночную прогулку? Внезапно он повернул ухо в направлении дома на крепостном валу; возможно, он услышал голос зовущей его женщины. Он взглянул на меня определенно с подозрением, будто хотел понять, слышал ли я тоже этот голос, и, вероятно, потому, что я не сделал никаких движений, решил, что он в безопасности. Он начал рыскать по мостовой, раскачиваясь волнообразно, как страусовые перья на цилиндре танцовщицы в кабаре. Я следовал за ним на некотором расстоянии.
Память его вела или острое ощущение запаха? Из всех мусорных баков на середине улицы только на одном не было крышки - неописуемые усы свешивались сверху. Бьюти - теперь он не замечал меня так же, как не замечал бы беспородную собаку, - встал на задние ножки, держась двумя изысканно оперенными передними лапками за край мусорного бака. Он повернул голову и взглянул на меня без выражения - два омута чернил, в которых предсказатель, вероятно, смог бы прочесть множество пророчеств. Он подтянулся, как гимнаст на параллельных брусьях, и оказался в мусорном баке, а его словно оперенные передние лапки - уверен, я читал где-то, что это оперение очень существенно на конкурсах пекинесов - погружались и рылись в гнилых овощах, пустых картонках, раздавленных отбросах. Он возбудился и опустил нос, как поросенок, разыскивающий трюфели. Затем в действие вступили, отбрасывая мусор назад, его задние лапки; на тротуар падала засохшая фруктовая кожура, гнилой инжир, рыбьи головы... Наконец он нашел то, за чем пришел - длинную гирлянду кишок, принадлежавшую Бог знает какому животному; он подбросил ее в воздух, и она повисла ожерельем, как у арлекина, вокруг молочно-белого горлышка. Он вылез из мусорного бака и помчался вниз по улице, таща за собой кишку, которая походила на цепочку сосисок.
Должен заметить, я был полностью на его стороне. Действительно, все, что угодно, было лучше, чем объятия у плоской груди.
За поворотом он обнаружил темный угол с множеством отбросов, более чем все остальные подходящий для того, чтобы грызть кишку. Сначала он, как клубный завсегдатай, проверил отбросы ноздрями, а затем опрокинулся на них спинкой, вольготно задрав лапки, натирая мех цвета cafe-au-lait темным шампунем; кишка свисала изо рта, а блестящие глазки невозмутимо смотрели в огромное черное небо Средиземноморья.
Любопытство в конце концов привело меня по крепостным валам назад к дому, и там, склонившись с балкона, женщина старалась, по-видимому, высмотреть внизу в темноте улицы свою собаку. - Бьюти! - слышал я, как она звала устало, - Бьюти! - И затем с возрастающим нетерпением: - Бьюти! Домой! Ты уже сделал свое пи-пи, Бьюти. Где ты, Бьюти, Бьюти? - Какие же мелочи разрушают наше чувство сострадания, потому что, если бы не этот ужасный оранжевый ток, я, конечно, почувствовал бы некоторую жалость к старой деве, стоящей на балконе и зовущей своего пропавшего Бьюти.
Комментарии
ток - женская шляпа без полей
langouste (фр.) - лангуст
cafe-au-lait (фр.) - цвет кофе-с-молоком