Со временем я расслабилась и смогла вдумчиво оглядеться. Джейда ушла — она явно не стремилась проводить со мной больше времени, чем я с ней.
Теперь, сидя перед камином и опустошая пачку немного просроченных чипсов, я размышляю: почему, какой бы ни была шахматная партия Риодана и Бэрронса, они могли захотеть, чтобы Принцы думали, будто барьеры больше для них не преграда.
Я слабо улыбаюсь. Я действительно учусь этой игре. Скоро буду придумывать планы, вместо того, чтобы расшифровывать то, что придумано без меня.
Потому что Принцы расслабились бы.
Чтобы побудить их еще больше снизить защиту, Риодан заставил Киалла и Рэта поверить, будто они жизненно необходимы для его плана, а сила бьет в голову Невидимым Принцам быстрее, чем ночь опускается в Фейри.
Когда кто-то ощущает угрозу, он обходит дом, прежде чем отправиться в постель, но когда кто-то чувствует себя в безопасности — глупая вера в несуществующее понятие, — он не станет тщательно проверять все двери и окна, он, возможно, будет слишком занят празднованием того, что принял за победу над врагом.
Именно в этот момент враг и нанесет удар. Бэрронс и Риодан пошли за Принцами.
Риодан перехватил договор, который хотела заключить Джейда: предложил убить Принцев в обмен на информацию о местонахождении Кристиана, и, после тех вопросов Папе Таракану, которые я подслушала в его офисе, я подозреваю, что он повысил ставку, предложив Принцессе и голову Р’йана, тем самым став союзником единственной Феи королевской крови, оставшейся в живых в Дублине. По крайней мере пока. Зачем договариваться с тремя Принцами Фей, если достаточно договориться с одной Принцессой?
Они отправились за моими насильниками без меня.
— Сукин сын, — бормочу я.
Теперь я зла на Бэрронса по двум причинам.
***
Час спустя, когда звенит колокольчик, я даже не оборачиваюсь. Сидя на диване спиной к двери, я и без того знаю, что это Бэрронс. Я его чувствую.
— Если ты вернулся сказать мне, что убил Принцев, я никогда больше с тобой не заговорю.
Я почти жду, что он ответит: «Отлично. Я как раз размышлял над тем, когда же вы наконец заткнетесь».
Но единственным ответом служит глубокий, атавистический рокот, и я напрягаюсь. Он пугает меня на примитивном, клеточном уровне. За мной сейчас не Бэрронс.
За мной его звериная версия.
Я слышу царапанье когтистых клешней по полу, когда он, крадучись, идет по магазину, слышу доисторическое тяжелое дыхание, обрамляющее то, что звучит рокотом смерти, пойманным в его грудную клетку. Звериная версия Бэрронса и есть смерть: первозданный главный хищник, вершина пищевой цепочки. Я несколько раз видела его частичную трансформацию, но полное превращение наблюдала только дважды. Оба раза я очень четко понимала, что рядом со мной присутствует нечто совершенно нечеловеческое, им управляют абсолютно иные императивы, он не знает пощады ни к кому, кроме себе подобных.
Сначала существо проходит за моей спиной, потом сбоку от меня, а потом — мимо дивана и оказывается в моем поле зрения.
Я сижу неподвижно и смотрю на него. Почти трехметрового роста, с черной кожей, существо совершенно голое и, несомненно, мужского пола. Массивные мускулы с четко выраженными венами и сухожилиями, алые глаза с нечеловеческими вертикальными щелками зрачков. Три ряда длинных, смертоносных рогов на костяных гребнях по обе стороны головы увенчаны какими-то кровавыми ошметками.
Выступающий гребенчатый лоб напоминает о древних временах. У зверя длинные острые черные клыки, и когда он рычит — как сейчас — словно лев, ты можешь думать только о его зубах и глубоком, рокочущем реве.
Эта форма приводит в ужас, она чудовищна, и все равно я нахожу Бэрронса дико прекрасным. Я завидую тому, насколько он идеален: для того, чтобы выживать, для того, чтобы покорять, для того, чтобы пережить апокалипсис.
Я остаюсь совершенно неподвижной. Я невидима.
Зверь резко поводит головой влево и смотрит прямо на меня из-под гривы спутанных черных волос.
Вот черт! Я понимаю, что оставляю вмятину в форме задницы на мягкой коже дивана.
Зверь держит оторванные головы Киалла и Рэта, с которых до сих пор капает черно-синяя кровь.
— Некоторые преступления, — напряженно цитирую я Риодана, — настолько личные, что право кровной мести принадлежит лишь тем, кто от них пострадал.