Ой!
Простите! — извиняюсь я. — Я такой неловкий.
Вижу.
Она улыбается. У нее ямочки на щеках. Она, наверное, моя сверстница. У нее на груди больничный пропуск, но она без халата или униформы медперсонала.
Знаете что, давайте я угощу вас колой.
Наполнив еще один стаканчик, она перекладывает банан и йогурт с моего подноса на свой. Проводит пропуском через терминал, чтобы оплатить обед, и я иду за ней к столику.
Спасибо. — Я потираю рукой лоб. — В последнее время я совсем не сплю. Вы так любезны.
Вы так любезны, Сьюзан, — подсказывает она.
Я — Эдвард...
Приятно познакомиться, Эдвард. Я просто поправила тебя, чтобы ты на будущее знал, как меня зовут.
На будущее?
Когда ты мне позвонишь...
Разговор развивается так стремительно, что я не успеваю сле-дить за его поворотами.
Сьюзан смущенно улыбается.
Блин, как я не подумала... Похоже, моя интуиция спит. Противно, да? Пытаться закадрить кого-нибудь в больничном кафе... Насколько я понимаю, ты здесь лежишь или сейчас наверху рожает твоя жена... Но ты выглядел таким беспомощным, а мои родители познакомились на похоронах, поэтому я всегда считала, что не нужно упускать свой шанс, если встречаешь человека, с которым хочешь познакомиться поближе...
Подожди... Ты пыталась меня закадрить?
Прямо в точку!
Впервые за время нашего разговора я улыбаюсь.
Дело в том, что я не... — Теперь ее черед смущаться. — Я к тому, что я не твоя мишень... Я играю в другой команде, — признаюсь я.
Сьюзан заливается смехом.
Поправлюсь: моя интуиция не просто спит, она себя полностью дискредитировала. Похоже, мне уготована участь старой девы.
Но я все равно польщен, — признаюсь я.
К тому же пообедаешь бесплатно. Можешь угощаться. — ()на указывает на стул напротив. — Так что привело тебя в больницу Бересфорда?
Я не спешу с ответом, вспоминая об отце, который молча и неподвижно лежит в реанимации. О сестре, которая терпеть меня не может и которая, как раненый солдат, от шеи по пояс и бинтах.
Успокойся. Я не собираюсь нарушать закон о медицинской ответственности. Я просто подумала, что было бы неплохо хоть ненадолго найти собеседника. Если только тебе не нужно куда-нибудь бежать.
Мне нужно дежурить у постели отца. Я впервые за двенадцать часов покинул палату, зашел в кафе, чтобы подкрепиться и отдежурить еще двенадцать. Но вместо этого я сажусь напротив Сьюзан. Убеждаю себя, что всего на пять минут.
Не нужно, — произношу я первое из последующей череды лжи. — Я никуда не спешу.
Когда я вернулся в палату к отцу, там меня ждали двое полицейских. Я почему-то не удивлен. Это просто очередной пункт в длинном списке неожиданностей.
Мистер Уоррен? — спрашивает первый полицейский.
Непривычно, когда тебя так называют. В Таиланде меня называли Ajarn Уоррен — учитель Уоррен, и даже тогда я испытывал неловкость, как будто натянул рубашку, которая мне не по размеру. Слишком велика. Я никогда не понимал, в какой момент человек взрослеет и начинает откликаться на подобное обращение, но абсолютно уверен, что сам я до этого пока не дорос.
Я — офицер Уигби, а это офицер Дюпон, — представляется полицейский. — Сочувствуем вашей... — Он прикусывает язык, не успевая вслух произнести слово «потеря». — Тому, что произошло.
Офицер Дюпон выступает вперед и протягивает мне бумажный пакет.
На месте аварии мы обнаружили личные вещи вашего отца и решили, что вы захотите их получить, — говорит он.
Я протягиваю руку и забираю пакет. Он легче, чем мне показался.
Они прощаются и выходят из палаты. На пороге Уигби оборачивается:
Помните одного из волков, которого чуть не отравили? Я рыдал, как ребенок, Богом клянусь.
Он говорит о Вазоли, молодой волчице, которую привезли к отцу в Редмонд после того, как над ней поиздевались в зоопарке. Он построил для нее вольер и переселил в него двух самцов-переярков, чтобы сформировать новую стаю. Однажды в Редмонд после закрытия прорвался один из защитников прав животных и подменил мясо, купленное на бойне, на мясо, приправленное стрихнином. Поскольку Вазоли являлась альфа-самкой, она поела первой — и без сознания упала в пруд. Операторы сняли тот момент, когда отец вылавливал ее из воды и переносил в свой трейлер, укутав в собственные одеяла, чтобы она согрелась, пока волчица не стала вновь реагировать на происходящее.