Последние отзывы

  7  

— Да я вас и не уговариваю. Вы меня спросили...

— Тогда почему же — извините, что я задаю вам этот вопрос, — вы сами туда возвращаетесь?

— Потому, что там — все, что у меня есть. Моя гостиница.

— А вот все, что у нас с женой есть, — это наша миссия.

Он сидел, не отрывая глаз от моря. В это время мимо Прошел Джонс и крикнул нам через плечо:

— Пошел на пятый круг! — и проследовал дальше.

— Вот и он не боится, — сказал мистер Смит, словно извиняясь за свое бесстрашие; так оправдывается человек, который, надев слишком пестрый галстук — подарок жены, — говорит, что теперь все носят такие галстуки.

— Не думаю, чтобы им двигала смелость. Может, ему, как и мне, просто некуда больше деваться.

— Он очень предупредителен к нам обоим, — твердо произнес мистер Смит, явно желая переменить тему разговора.

Когда я узнал мистера Смита поближе, я научился различать этот его тон. Ему становилось мучительно не по себе, когда я дурно о ком-нибудь отзывался, даже о человеке, ему не знакомом, или о враге. Он сразу же начинал пятиться от такого разговора, как конь от воды. Мне иногда нравилось заманивать его, будто невзначай, к самому краю омута, а потом вдруг пришпорить и, понукая хлыстом, заставить войти в воду. Но я так и не научил его прыгать. По-моему, он скоро стал догадываться, куда я гну, но ни разу не выказал своего недовольства. Это означало бы осудить друга. И он предпочитал уклониться от спора. В этом хотя бы его характер отличался от характера жены. Позднее я узнал, какая неукротимая и прямолинейная натура у миссис Смит, — она была способна напасть на кого угодно, конечно, кроме самого кандидата в президенты. Я много раз ссорился с ней за время нашего знакомства, она подозревала, что я немножко подсмеиваюсь над ее мужем, но она не догадывалась, как я им обоим завидую. Я ни разу не встречал в Европе семейную пару, такую преданную друг другу, как они!

— Вы что-то хотели сказать насчет вашей миссии, — напомнил я мистеру Смиту.

— Разве? Вы меня извините, что я так о себе разболтался. «Миссия» — чересчур громкое слово.

— Мне это очень интересно.

— Назовите это нашей надеждой. Но человек вашей профессии вряд ли отнесется к ней сочувственно.

— Это имеет отношение к вегетарианству?

— Да.

— Я могу отнестись к нему сочувственно. В конце концов, мое дело угождать клиентам. И если они вегетарианцы...

— Вегетарианство — вопрос не только диеты, мистер Браун. Оно затрагивает нашу жизнь с самых разных сторон. Если бы нам удалось избавиться от излишков кислотности в человеческом организме, мы избавились бы и от страстей.

— Тогда прекратилась бы жизнь.

Он сказал с мягким укором:

— Речь идет не о любви. — И я почему-то почувствовал стыд. Цинизм — это дешевка, его можно купить в любом магазине стандартных цен, им начиняют всякий хлам.

— Ну что ж, сейчас вы едете в вегетарианскую страну, — сказал я.

— В каком смысле, мистер Браун?

— Девяносто пять процентов жителей не могут себе позволить ни мяса, ни рыбы, ни яиц.

— Но разве вы не замечали, мистер Браун, что во всех наших неурядицах виновата не беднота? Войны затевают политические деятели, капиталисты, интеллигенты, бюрократы, хозяева Уолл-стрита или коммунистические боссы, а никак не бедняки.

— А богатые и имеющие власть не бывают вегетарианцами?

— Нет. Как правило, не бывают.

И я снова устыдился своего цинизма. Когда я глядел в эти светло-голубые, не знающие страха и сомнений глаза, мне на минуту даже показалось, что он прав. Сбоку вырос стюард.

— Мне не надо супа, — сказал я.

— Обедать еще рано, сэр. Капитан покорнейше просит вас, сэр, зайти к нему.

Капитан был у себя в каюте — в помещении, таком же строгом и до блеска надраенном, как он сам; без единой личной вещи, если не считать кабинетной фотографии пожилой дамы, у которой был такой вид, будто она только что из парикмахерской, где ей высушили под феном все, даже характер.

— Присядьте, мистер Браун. Хотите сигару?

— Нет, спасибо.

— Я хочу поговорить с вами без обиняков. Я вынужден просить вашего содействия. Дело очень щекотливое.

— Да?

Тон у него был мрачный.

— Терпеть не могу сюрпризов во время плавания!

— А я-то думал, на море... всегда бури...

— Я, конечно, говорю не о море. Насчет моря — все понятно. — Он передвинул на другое место пепельницу, потом ящик с сигарами, а потом чуточку придвинул к себе фотографию женщины с невыразительным лицом и волосами, словно отлитыми из серого бетона. Может быть, ему она придавала уверенность — у меня бы она парализовала волю.

  7