ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Алая роза Анжу

Зря потраченное время. Изложение исторического тексто. Не мое. >>>>>

Бабки царя Соломона

Имена созвучные Макар, Захар, Макаровна... Напрягает А так ничего, для отдыха души >>>>>

Заблудший ангел

Однозначно, советую читать!!!! Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... >>>>>

Наивная плоть

Не понимаю восторженных отзывов. Предсказуемо и шаблонно написано >>>>>

Охота на пиранью

Винегрет. Але ні, тут як і в інших, стільки намішано цього "сцикливого нацизму ©" - рашизму у вигляді майонезу,... >>>>>




  44  

– А почему ты так долго тянула? Десять лет – это не просто большой срок. Дело ведь, черт побери, мхом поросло.

Мимо нас проходит официантка, и я делаю ей знак, поскольку Верджилу необходимо выпить кофе, если я хочу, чтобы от него был хоть какой-то толк. Она совершенно меня не замечает.

– Вот что значит быть ребенком, – говорю я. – Никто тебя всерьез не воспринимает. Люди смотрят сквозь тебя. Даже если бы мне удалось лет в восемь или десять понять, что делать… даже если бы удалось добраться до полицейского участка и дежурный за стойкой сообщил вам, что какая-то девочка хочет, чтобы возобновили давно закрытое дело… как бы вы поступили? Я бы постояла у вашего стола, а вы бы с улыбкой меня выслушали, покивали и не обратили на это никакого внимания? Или рассказали бы приятелям о девчонке, которая явилась в участок поиграть в детективов?

Через двойные двери из кухни в зал вошла еще одна официантка, а с ней какофония звуков: звон посуды, громкие стуки, шипение сковородок… Эта официантка наконец-то подходит к нашему столику.

– Что будете заказывать? – спрашивает она.

– Кофе, – отвечаю я. – Большой кофейник. – Она смотрит на Верджила, фыркает и удаляется. – Как говорится в старой пословице: «Если тебя никто не слышит, может, ты и рта не раскрывал?»

Официантка приносит два стаканчика кофе. Верджил протягивает мне сахар, хотя я его не просила. Мы встречаемся взглядами. Я пытаюсь проникнуть сквозь пелену его похмелья и уже не уверена, довольна увиденным или немного напугана.

– Сейчас я тебя внимательно слушаю, – говорит он.


Перечень моих воспоминаний о маме печально мал.

Помню только, как она кормила меня сахарной ватой: Uswidi. Iswidi.

Помню разговор о вечной любви.

Отрывочные воспоминания о том, как она смеется, когда Мора тянется хоботом через забор и расплетает ей волосы. У мамы рыжие волосы. Не золотистые, не оранжевые, а такого насыщенного цвета, как будто человек горит изнутри.

(Хорошо, возможно, я помню это потому, что видела снимок, сделанный именно в этот момент. Но запах ее волос – сахар с корицей – я действительно помню, и мое воспоминание не имеет никакого отношения к фотографии. Иногда, когда мне очень сильно не хватает мамы, я ем французские тостики, чтобы закрыть глаза и вдохнуть этот запах.)

Мамин голос, когда она грустит, колеблется, как воздух над раскаленным асфальтом жарким летом. Она обнимала меня и уверяла, что все будет хорошо, даже несмотря на то, что сама плакала.

Иногда я просыпалась среди ночи, а мама сидела рядом, смотрела, как я сплю.

Она не носила колец. Но на шее у нее была цепочка, которую она никогда не снимала.

Она любила петь в душе.

Мы с ней ездили на вездеходе наблюдать за слонами, хотя папа считал, что для меня слишком опасно находиться в вольере. Я ехала у мамы на руках, она наклонялась и шептала мне на ухо: «Пусть это будет нашим маленьким секретом».

У нас были одинаковые розовые кроссовки.

Она умела складывать из долларовой банкноты слоника.

Вместо того чтобы читать мне на ночь книжки, она рассказывала истории: как видела, что слон вытащил увязшего в грязи детеныша носорога; о маленькой девочке, чьим лучшим другом стал осиротевший слон, как эта девочка уехала учиться в университет из родного дома, а потом через несколько лет вернулась, и теперь уже взрослый слон обвил ее хоботом и прижал к себе.

Помню, как мама делала наброски, рисовала гигантские, похожие на букву «G», уши слонов, которые она потом помечала метками или дорисовывала капли, чтобы распознать каждого слона. Она описывала поведение слонов: «Сайра убрала пластиковый пакет с бивня Лилли; принимая во внимание, что слоны обычно носят на бивнях растения, это свидетельствует об осознании слоном наличия инородного предмета и необходимости его удаления…» Она давала научное объяснение даже такому тонкому чувству, как сопереживание. Именно поэтому другие ученые принимали ее работу всерьез: нельзя просто уподоблять слонов человеку, нужно беспристрастно изучать их поведение, а уже потом экстраполировать факты.

Что касается меня, то я собираю свои воспоминания о маме и пытаюсь делать выводы о причинах ее поступков. Я понимаю, что это абсолютно ненаучно.

И не могу избавиться от вопроса: если бы мама встретила меня сейчас, разочаровалась бы она?


Верджил вертит в руках мамин бумажник. Он настолько хрупкий, что кожа начинает крошиться у него прямо в пальцах. Я замечаю это, и в груди щемит, как будто я опять ее теряю.

  44