88 
Он разжал руки.
– Вы идиотка? Это же африканский слон!
– Я не идиотка, а доктор наук. И изучаю как раз африканских слонов.
Он был высоким, с кожей кофейного цвета, а глаза такие черные, что я почувствовала, как теряю равновесие.
– Гестер вы не изучали, – пробормотал он, но так тихо, что я не должна была этого услышать.
Он был минимум лет на десять старше жены, которой я дала бы двадцать с небольшим. Он шагнул к вездеходу, рядом с которым стояла Грейс.
– Почему ты мне не сообщила?
– Ты не пришел за корзиной Гестер, я решила, что ты занят.
Она встала на цыпочки и охватила Гидеона за шею.
Обнимая Грейс, Гидеон не сводил с меня глаз, как будто все еще пытался решить, не идиотка ли я. Я понимала, что причиной тому – разница в росте, но выглядело так, как будто Грейс повисла на краю утеса.
Когда я возвратилась в контору, Томаса еще не было – он отправился в город, чтобы договориться о фургоне, который привезет в заповедник нового слона. Я едва обратила на это внимание. Я бродила по заповеднику, занималась своим исследованием, изучала то, чего не смогла изучить в дикой природе.
Я уделяла мало внимания индийским слонам, поэтому решила какое-то время за ними понаблюдать. Есть старый анекдот: «Какова разница между африканским и индийским слоном?» – «Пять тысяч километров». Но разница между ними действительно существует – индийские слоны спокойнее, чем африканские, к которым я привыкла, они выглядят менее напряженными и импульсивными. Эти различия заставляют меня задуматься об обобщениях, которые мы делали относительно людей, принадлежащих к двум этим культурам, как будто слоны наследуют характерные черты народа. В Азии чаще встретишь людей, которые из вежливости отводят глаза. В Африке дерзко вскидывают голову и смотрят прямо в глаза – не потому, что бросают вызов, а потому, что это общепринятая манера поведения.
Сира только что вошла в пруд: она била хоботом по воде, поднимая брызги, обливая своих подруг. Под визг и гомон еще одна слониха скатилась по склону в воду.
– Похоже, как будто сплетничают, верно? – раздался позади меня голос. – Я всегда надеюсь, что они говорят не обо мне.
По лицу женщины было трудно определить ее возраст – белокурые волосы стянуты сзади в косу, а кожа на лице настолько гладкая, что меня даже зависть взяла. Широкие плечи и крепкие, похожие на канаты, мышцы. Помню, как мама говорила: если хочешь узнать возраст актрисы, смотри не на лицо после многочисленных подтяжек, а на руки. У этой женщины руки были морщинистые, грубые. Она держала охапку мусора.
– Давайте помогу, – предложила я, забирая у нее кожуру тыквы, какую-то шелуху, арбузные корки. Следуя ее примеру, я бросила все в корзину и вытерла руки о край рубашки. – Вы, наверное, Невви.
– А вы, должно быть, Элис Кингстон.
За нашими спинами валялись и играли в воде слоны. Их рулады звучали более музыкально, чем у африканских слонов, чьи крики я знала на память.
– Эта троица надоедлива, как мухи, – сказала Невви. – Постоянно болтают. Если Ванда уходит из поля зрения, чтобы попастись, а через пять минут возвращается – остальные две приветствуют ее так, будто не виделись целую вечность.
– А вы знали, что трубный голос африканского слона использовали в фильме «Парк Юрского периода» для озвучивания тираннозавра[26] Рекса? – спросила я.
Невви покачала головой.
– А я думала, что много знаю о слонах.
– Так и есть, разве нет? – удивилась я. – Вы ведь раньше работали в цирке?
Она кивнула.
– Я люблю повторять, что, когда Томас Меткаф спас своего первого слона, он спас и меня.
Мне хотелось знать о Томасе как можно больше. Мне хотелось услышать, что у него доброе сердце; что он спас кого-то, оказавшегося на самом краю; что я могу на него положиться. Я, как и любая самка, хотела, чтобы он обладал всеми чертами характера, которыми должен обладать отец ее детей.
– Первой слонихой, которую я увидела, была Уимпи. Она принадлежала одному частному семейному цирку, который каждое лето приезжал в маленький городишко в штате Джорджия, где я выросла. Она была великолепна. Чертовски сообразительная, любила играть, любила людей. За эти годы она родила двух слонят, которые тоже стали частью цирковой труппы, а для Уимпи – гордостью и отрадой.
Это ничуть меня не удивило: я уже давно поняла, что слониха заткнет за пояс любую мать.
– Из-за Уимпи я и начала работать с животными. Из-за нее я еще подростком пошла ученицей в зоопарк, а когда закончила среднюю школу, стала работать дрессировщицей. Но уже в другом семейном цирке, в Теннесси. Я начинала с собак, потом перешла на пони, потом на слона, Урсулу. Я работала у них пятнадцать лет. – Невви скрестила руки. – Но цирк обанкротился, труппу распустили, а я получила работу в бродячем «Шоу чудес братьев Бастион». В этом цирке жили два слона, которых считали опасными. Я решила, что составлю собственное мнение, когда узнаю их поближе. Можете представить мое изумление, когда, познакомившись с животными, я поняла, что одна из них Уимпи – та самая слониха, которую я видела еще в детстве. В какой-то момент ее, должно быть, продали братьям Бастион. – Невви покачала головой. – Я бы никогда ее не узнала. Ее приковали цепью. Она стала такой нелюдимой. Я бы не увидела в ней слониху из своего детства, даже если бы смотрела целый день. Вторым слоном оказался детеныш Уимпи. Он обитал вдалеке от трейлера Уимпи, в загоне, обнесенном забором из проволоки под напряжением. На концах его бивней были маленькие металлические колпачки, таких я раньше не видела. Как оказалось, детеныш рвался к маме и постоянно разрушал проволочное заграждение, чтобы добраться до нее. Поэтому один из братьев нашел решение: надеть на бивни колпачки и привязать их к металлической пластине у него во рту. Каждый раз, когда слон, чтобы добраться до матери, пытался бивнями разорвать провод, он получал электрический разряд. Разумеется, он визжал от боли, а Уимпи видела и слышала это. – Невви взглянула на меня. – Слон не способен на самоубийство. Но я совершенно уверена, что Уимпи пыталась изо всех сил.
88 
