Особенно,... 
99 
– Нет, – ответил Гидеон, тут же поняв, что я затеяла. – Лучше ты залезай.
Я послушалась, и мы через небольшое отверстие в заборе въехали в загон со слонихой. Мора, растопырив уши и тяжело топая, бросилась к нам. Я почувствовала, что Гидеон дал задний ход, и прикоснулась к его плечу.
– Стой! – велела я. – Заглуши двигатель.
Он оглянулся через плечо. Глаза его округлились, он разрывался между желанием послушаться меня и инстинктом самосохранения.
Вездеход, вздрогнув, встал.
Остановилась и Мора.
Очень медленно я слезла с вездехода и вытащила находящуюся сзади тяжелую резиновую ванночку. Я поставила ее в трех метрах от слонихи, налила воды. Потом все так же медленно уселась за спину Гидеона.
– Задний ход, – прошептала я. – Поехали.
Мора шагнула ближе и за раз выпила всю воду.
Потом развернулась так, что ее бивни оказались в нескольких сантиметрах от моей кожи, – достаточно близко, чтобы я смогла разглядеть зазубрины и шрамы, нанесенные временем. Настолько близко, что она взглянула мне прямо в глаза.
Мора вытянула хобот и погладила меня по плечу. Потом, тяжело ступая, вернулась к детенышу и вновь закрыла его своим телом.
Я почувствовала прикосновение Гидеона. В нем было и уважение, и желание успокоить меня.
– Можешь вздохнуть, – шепнул он.
Через тридцать шесть часов прилетели грифы. Они кружили над головой, как ведьмы на метлах. Каждый раз, когда они падали вниз, Мора хлопала ушами и ревела, отпугивая падальщиков. В ту ночь явились и куницы. Их глаза горели неоновым зеленым огнем, когда они подкрадывались к туше слоненка. Мора тут же очнулась от транса, как будто рубильник переключили, и бросилась на них, угрожающе опустив бивни к земле.
Томас перестал звать меня домой. Все перестали меня уговаривать. Я останусь здесь, пока Мора не будет готова уйти. Я стала ее стадом, напоминанием, что она должна продолжать жить, даже если ее детеныш не смог.
От меня не укрылась ирония судьбы: я играла роль слонихи, в то время как Мора вела себя совсем как человек, который отказывается прекращать горевать по своему мертвому сыну. Самое удивительное в скорби слонов в дикой природе – их умение тяжело скорбеть, но потом по-настоящему отпустить. Люди, похоже, на это не способны. Я всегда полагала, что это из-за религии. Мы надеемся в следующей жизни еще раз встретиться со своими близкими, где бы это ни случилось. У слонов такой надежды нет, только воспоминания об этой жизни. Возможно, именно поэтому им легче двигаться дальше.
Через семьдесят два часа после родов я попыталась сымитировать призыв «идем», который слышала в дикой природе тысячи раз и который указывал нужное направление. Я уже едва стояла на ногах, в глазах был туман. Мне привиделось, что через забор прорвался самец слона, но потом я поняла, что это вездеход. На нем сидели Гидеон и Невви, которая, посмотрев на меня, покачала головой.
– Ты прав, она сама на себя не похожа, – сказала Невви, потом обернулась ко мне. – Ты отправишься домой. Ты нужна дочери. Если не хочешь оставлять Мору одну, я побуду с ней.
Поскольку Гидеон боялся, что, сидя у него за спиной, я усну, я не стала садиться сзади. Я сидела впереди, в его объятиях, как мог бы сидеть ребенок, и клевала носом, пока он не остановился перед домом. Смутившись, я спрыгнула с вездехода, поблагодарила Гидеона и вошла.
К моему удивлению, у колыбельки Дженны на диване спала Грейс – прямо в гостиной, поскольку для детской у нас места не нашлось. Я разбудила ее и отправила с Гидеоном домой, а сама пошла по коридору в кабинет Томаса.
Как и я, он не переодевался с тех пор, как мы расстались три дня назад. Он склонился над гроссбухом и был настолько погружен в то, что изучал, что не заметил моего присутствия. В стороне на столе были рассыпаны таблетки из флакона, а рядом, как часовой, стояла пустая бутылка из-под виски. Я решила, что Томас заснул за работой, но, подойдя ближе, увидела, что глаза у него широко открыты, но при этом стеклянные, ничего не видящие.
– Томас, – негромко позвала я, – идем спать.
– Неужели ты не видишь, что я занят? – ответил он настолько громко, что в другой комнате захныкала Дженна. – Заткнись, черт побери! – заорал он, схватил книгу и швырнул ее в стену за моей спиной. Я вжала голову в плечи, потом наклонилась, чтобы поднять книгу. Если Томас и работал, то явно не с этим гроссбухом. Журнал был пуст.
Я поняла, почему Грейс не решилась оставить с ним ребенка.
99 
