Последние отзывы

  22  

— Спокойной ночи, милорд. Я разбужу вас как обычно, в восемь часов.

— Спокойной ночи, Хайнес.

Судя по звучанию голоса, маркиз уже лег в кровать.

Однако Антея все еще ждала.

Только уверившись, что он либо заснул, либо по крайней мере не обращает внимания на посторонние звуки, девушка сняла туфли и очень осторожно, шаг за шагом, отошла от двери.

Потайной ход тянулся по всей передней стене дома, и по нему было довольно сложно двигаться ночью: чтобы миновать окно, нужно было спуститься вниз на несколько ступенечек и пригнуть голову, потом взойти на несколько ступенечек вверх.

Для Антеи, нащупывавшей в темноте путь, все это особой трудности не представляло.

Она знала, что в любой момент сможет выйти в одну из парадных спален, если, конечно, это будет безопасно.

Ее отец говорил: этот потайной ход построен позже, чем сам дом, иезуитами в правление королевы Елизаветы, когда они прятались у тогдашнего лорда Колнбрука и затем переправлялись через Ла-Манш — к свободе.

Правда, Антее сейчас было не до истории особняка, ей важнее всего было не попасть в комнату, где уже кто-нибудь обретается.

Проходя мимо спальни Карпа Второго, она услышала пронзительный и вульгарный женский голос, переходящий в визг:

— Ты хочешь его убить!

— Конечно, — ответил мужской голос. — Ты прекрасно знаешь, что если к среде он не будет мертв, я потеряю кучу денег. В общем, если я не приму меры, то окажусь в долговой яме.

— Как тебе удалось наделать столько глупостей, и что будет теперь…

— Сейчас это обсуждать бессмысленно, — оборвал ее собеседник. — Все, что от тебя требуется. Милпи, так это прийти в его спальню и сказать ему, что ты не можешь допустить, дабы он находился один, когда остальные развлекаются. Добавь, что я пьян и от меня нет никакого проку, а потом дай ему понять, чего от него хотят. Он мерзко усмехнулся и добавил:

— Когда дело касается Иглзкпифа, это вряд ли будет трудно!

— А если он мною не заинтересуется?

— Заинтересуй! Потом, когда он уснет, ты убьешь его.

— Чем? Ногтями?

— Сейчас не время шутить, Милпи! Все слишком серьезно! У меня в туалетном столике спрятан длинный тонкий стилет великолепной итальянской работы. Если вонзить его в нужное место, в сердце, человек умрет мгновенно! Если все сделано как надо, останется лишь крошечная отметина.

— Ты слишком много просишь, — мрачно произнесла Милли.

— Послушай, дорогая, тебе ли не знать, что все это для меня значит! Если моя лошадь выиграет дерби, а это наверняка произойдет, если Иглзклиф не будет стоять у меня на пути, мы взлетим высоко-высоко. Клянусь, ты никогда не пожалеешь о том, что помогла мне!

— Я буду дурой и, наверное, сделаю то, что ты просишь, — сказала Милли.

— Как ты можешь отказаться! Ведь мы так много значим друг для друга!

— Ладно, ладно! Но лучше мне все-таки этого не делать. А если меня поймают?

— Никто тебя не заподозрит. До утра его не найдут, и, повторяю, вряд ли кто-нибудь решит, что его убили, если ты не забудешь там стилет. В любом случае у нас будет превосходное алиби: мы провели вместе всю ночь!

— Пожалуй, это так, — вздохнула Милли, — но мне все это не нравится!

— Мне тоже не нравится, но у меня просто нет иного выхода. Разве что застрелиться.

— Нет, нет! — воскликнула Милли. — Я не могу потерять тебя!

— Тогда иди, — велел мужчина, — и возвращайся ко мне как можно скорее. Я бы сгорал от ревности, если б все это не было так необходимо.

— Тебе нет нужды ревновать к кому бы то ни было, — пробормотала Мипли. — Я просто… боюсь делать то, что ты просишь.

— Клянусь, трудностей не возникнет. Заверни стилет в носовой платок и положи его там на туалетный столик. Возьми платок, когда будешь ложиться рядом с маркизом, а затем подожди, пока тот уснет.

Хихикнув, он продолжал:

— Никто лучше тебя, Милли, не знает, как ублажить мужчину.

— Ладно, — ответила женщина, — ты победил! Поцелуй меня напоследок.

Только сейчас Антея сообразила, что за разговор она подслушала.

Как такое возможно? Как можно замыслить столь подлое убийство?

Девушку охватил ужас, и первым ее побуждением было как можно скорее сбежать из Квинз Ху — все это не ее дело.

Однако врожденное чувство справедливости тотчас подсказало, что она не вправе позволить свершиться убийству.

Что бы она ни думала о маркизе, как бы он с ней ни поступил, о чем сейчас совсем не хотелось вспоминать, она не могла допустить, чтобы маркиза так страшно и подло закололи.

  22