69 
Последний проект заканчивался в день его смерти.
— Что он подразумевал? — спросила судья.
— Его освобождение, спасение и убийство, — ответила Анке.
Мне показалось, по залу пробежала дрожь, словно зрители находились вокруг эпицентра небольшого землетрясения. Я чувствовал, как мои вены взрываются.
— Если публика не успокоится, мы будем вынуждены очистить помещение, — обиженно повторял Хельмут Хель.
— Вы знаете подсудимого? — продолжила допрос судья.
— Лично нет. Только по переписке.
Она достала из своей джутовой сумки желтую папку и положила ее на свидетельскую трибуну.
— Мне рассказать о нашем проекте?
«Нет», — мысленно прошептал я.
— Разумеется, — кивнула Штелльмайер.
— В августе Рольф заболел тяжелой формой пневмонии. Результаты анализа крови оказались катастрофическими. При помощи лекарств его жизнь можно было продлить не более чем на несколько недель, а он не желал медленно угасать. Рольф решил сразу положить всему конец, но ему казалось трусостью уйти из жизни, наглотавшись таблеток. Он задумал сделать из своей смерти перформанс. Так появилась идея умереть от чужой руки, причем отодвинув роковой момент как можно дальше. Рольф говорил об «искусстве освобождения», которое должно было совсем ненадолго опередить естественную смерть. Он хотел уйти из жизни открыто, на глазах у публики. Так появилась «Сцена 5», наш последний проект из серии «Вольный каменщик смерти».
Он дал три объявления в газету «Культурвельт», разместил информацию в Интернете. Эти вырезки я, должно быть, и видел во втором письме с красными пятнами.
— Мне зачитать? — спросила свидетельница.
Я хотел выразить протест, но у меня сорвался голос. Я помнил первый отрывок: «Ищем исполнителя главной роли. Время дорого». Второй: «Мужество живо. Искусство живо. Театр жив. Все это придает смерти смысл». Третий: «Моя жизнь убегает от меня, твоя течет мимо тебя. Давай встретимся где-нибудь посредине и разойдемся, довольные. Ты решительно ринешься навстречу себе. Я украдкой ускользну от себя. Искусство будет нашим союзником: тебе спасителем, мне освободителем».
Анке Лир понесла тексты судье. Проходя мимо скамьи подсудимых, она бросила в мою сторону свой солнечный взгляд, который ожег меня, словно крапива.
— Что же произошло дальше? — поинтересовалась судья.
— Он откликнулся на объявление.
Я почувствовал, как ее направленный на меня указательный палец вонзается мне в живот. Я был просто не в состоянии пошевелиться. Руки окоченели, в горле пересохло. Не в силах сопротивляться, я покорно внимал ее словам. Потом опустил голову и пересчитал дырочки для шнурков. Тринадцать. Ложь. Все ложь. За что мне это?
Вскоре зазвучал другой, более низкий голос. Значит, говорил Энгельберт Ауэршталь. Такие мужчины пристают к прохожим на улице, предлагая показать самую короткую дорогу к Господу, с которым они знакомы лично. «Нет, спасибо», — шепотом ответил я ему. Разумеется, этого никто не услышал.
Этот блондин всем понравился. Голос его звучал мягко. Речь текла сплошным, профессионально отрегулированным потоком. Компьютерная распечатка договора со смертью свисала вдоль светлых льняных брюк до самых охряно-желтых ботинок из мягкой кожи. Ему позволили зачитать ее. Никто не остановил его. Он окончательно одурманил суд своим враньем.
17 сентября, 22:19. Ян Хайгерер — Рольфу Лентцу: «Ваши объявления в газете пробудили мой журналистский интерес. Прошу вас выслать более подробную информацию».
22:37. Рольф Лентц — Яну Хайгереру: «Я ВИЧ-инфицирован и умираю. Мне остались считаные недели. Помоги мне. Освободи меня. Избавь меня».
22:45. Ян Хайгерер — Рольфу Лентцу: «Вы сумасшедший? Что вы такое пишете? Я поставлю в известность экстренную социальную службу. Опомнитесь!»
22:47. Рольф Лентц — Яну Хайгереру: «Да, я сумасшедший. Боль отняла у меня разум. Неизвестный Ян, мой ангел-хранитель, стань для меня экстренной службой! Помоги мне. Напиши мне. Выслушай. Останься со мной. Услышь мое сердце. Давай встретимся и покончим с этим. Исполни мое последнее желание».
И так далее. Целую неделю мы переписывались по электронной почте. Он рассказывал мне о своей беде, я ему — о своем монотонном, мучительном и безболезненном существовании. Я пытался отговорить его, ободрить. Но чем больше узнавал о его несчастной жизни, тем менее безумной представлялась мне его затея.
69 
