79 
С Анке Лир и Энгельбертом Ауэршталем — под их настоящими именами — я познакомилась через Интернет. Сейчас там имеется посвященная тебе страничка. Тебя чествуют как мученика, почти боготворят! Ты стал культовой фигурой, Ян! Мне удалось выйти на связь с этими двумя. Они на все были готовы, чтобы освободить тебя из тюрьмы.
За несколько ночей мы сфабриковали переписку между тобой и Рольфом Лентцем и зарегистрировали на вас почтовые ящики в Интернете. Письма в конвертах с красными пятнами — тоже наших рук дело. Мы же напечатали и вклеили в них объявления из газет. Это было рискованно, но мы надеялись, что проверять никому не придет в голову. Мы часами напролет готовили выступления свидетелей, пока, наконец, все не сошлось.
Нам без проблем удалось склонить суд к нашей версии. Аннелизе Штелльмайер, Бенедикт Райтхофер и почти все присяжные приняли ее с благодарностью. Никто не видел и не желал видеть в тебе убийцу. Зигфрид Реле оказался бессилен. Ты же выглядел воплощенным страданием. Никто не поверил твоей правде. После твоих признаний каждый считал своим долгом защитить тебя от самого себя.
Итак, зачем все это, Ян? Почему я выгораживала убийцу? Не думай, что я делала это ради себя или „нас“. Только ради тебя! Действовала ли я против твоей воли? Нет, разве что вопреки Ксаверу Лоренцу. Лишь на свободе ты сможешь осознать, насколько сумасшедшей была твоя затея. В том, чего нельзя исправить, можно раскаяться. Подумай об этом, Ян!
И еще. На кухонном столе ты найдешь содержимое твоей ячейки. Твое жизнеописание, или исповедь, если угодно. Делай с этим, что хочешь. Исполни задуманное или уничтожь все свидетельства. Принеси Яна Хайгерера в жертву Ксаверу Лоренцу или забудь о Ксавере Лоренце, чтобы Ян Хайгерер начал все сначала. Если выберешь второй путь, можешь на меня рассчитывать.
Ну а сейчас разрешаю тебе налить еще. Ведь твоя рюмка пуста, не так ли?»
30 глава
Я выключил музыку, вылил рюмку виски в раковину, налил себе стакан воды и сел за кухонный стол, словно собираясь просмотреть материал перед началом выступления. Я должен прочитать это вслух и внимательно себя выслушать. Сейчас я сам себе и профессор, и аудитория, а это моя заключительная лекция. Я прощаюсь с собой, на сей раз окончательно. К счастью, я не депрессивный тип.
Сверху лежали письма из крупнейших немецких издательств. Четырнадцать листочков, аккуратно скрепленных степлером, как я и оставлял. Когда-то я распределил их на четыре группы, в зависимости от мотивировки отклонения. Я выбрал по одному письму из каждой группы.
Первую я определил как «категорические отказы». «Уважаемый господин Лоренц, мы с интересом прочитали вашу рукопись, однако вынуждены сообщить, что, к сожалению, она не вписывается в планы нашего издательства».
Ко второй группе принадлежали так называемые трусливые письма. «Глубокоуважаемый господин Ксавер Лоренц! За этим именем скрывается несомненный писательский талант. Советуем вам начать с какого-нибудь небольшого издательства у себя на родине, так вы сможете сделать себе имя. Не будем скрывать, что для новичка ваше предложение представляется нам слишком смелым».
Третья категория объединяла отклонения «из соображений морали». «Глубокоуважаемый автор, отдавая должное вашему языку, вынуждены сообщить, что ваш роман кажется нам слишком циничным и противоречащим нормам этики, к тому же совершенно нереалистичным. Ничего подобного у нас никогда не издавалось».
Четвертая группа состояла из одного-единственного письма, которое я получил 26.08.98, через несколько часов после того, как меня покинула Делия. Я глотнул воды. По крайней мере, сюжет мне удался.
«Уважаемый господин Ксавер Лоренц, или кто там вы на самом деле! Я нахожу не слишком оригинальной манеру прятаться за спину героя повествования. Таким образом, вы сами становитесь частью своей фантастической рукописи.
Мне необходимо немедленно лететь в Бостон, однако я нашел время дать вам подробный ответ. В ближайшие несколько лет я буду пропагандировать в США литературу. А сейчас хочу сказать вам то, чему, помимо всего прочего, собираюсь учить американскую молодежь: никогда не пишите о том, чего не знаете! Это первый смертный грех беллетриста. Хорошую книгу надо прожить. Только действительно великие романисты могут писать о том, чего не видели собственными глазами. Простите меня, господин Лоренц, но вы не из таких. А потому придерживайтесь фактов, которые наблюдаете в повседневности.
79 
