11 
— Ты порядком утомилась, девочка моя. Идем-ка спать.
Дэйма отвела Маару в соседнюю комнату, примерно такую же, как и первая, но без стола в центре и с тремя лежанками-уступами у стен. Сверху вместо соломы или дранки комнату перекрывали тонкие каменные плиты.
Дэйма показала Мааре, где ей лечь, отвела в крохотный каменный закуток-уборную и сказала:
— Я тоже прилягу. Когда встану, не обращай на меня внимания.
И она улеглась на свою лежанку, устеленную матрасом и подушками для мягкости.
Маара ворочалась на камнях, казалось, ничуть не смягченных постелью, беспокоилась о Данне. Вдруг он проснется и испугается, не увидев никого рядом? Хотелось сказать об этом Дэйме, но будить хозяйку девочка не осмелилась. Несколько раз Маара поднималась, подходила к двери, прислушивалась, не случилось ли чего в соседней комнате. Потом Дэйма встала, и Маара сумела ее рассмотреть. Да, старая она, в бабушки им годится. Так же выглядели ее бабушки и их ровесницы дома. Длинные волосы Дэймы серебрятся сединой, ноги в узлах и пятнах вен. Жилистая, костлявая, долго жившая на свете… Но ведь Дэйма — из ее народа. Почему она здесь, среди чужаков, в скальной деревушке?
Сон окончательно ускользнул от Маары. Она уселась, внимательно осмотрелась. На полу большая свеча, хорошо освещает комнату. Стены из больших каменных блоков, гладких, украшенных резьбой, иногда раскрашенной. В прежнем каменном доме стены были грубыми, шероховатыми. И колонны, поддерживающие крышу, украшены резьбой. Нет, это не хижина, а настоящий дом. И каменные стенные полки украшены резьбой. На дверях занавеси из коричневой ткани. Теперь Маара заметила и окно — в этой комнате оно снабжено ставнями, но ставни толком не закрыты, кто угодно может в это окно заглянуть. Снаружи народ — Маара слышит голоса. Девочка наморщила лоб, напряглась, сжав коленки ладошками. Никогда она еще не размышляла столь напряженно.
Дома родители часто играли с детьми в игру под названием «Что я видел?». Примерно столько ей было, сколько сейчас Данну, когда отец пригласил дочь к себе в комнату. Он сидел в своем большом резном кресле.
— Давай поиграем, — предложил он. — Что тебе сегодня больше всего понравилось?
— Мы играли в саду, — принялась болтать Маара. — С подружками и с Шерой. Домик строили из камушков.
— Расскажи про домик.
— Домик из речных камушков, разных…
— А теперь про камушки расскажи.
— Много-много гладких камушков, а еще острые, разноцветные…
— Расскажи, какие они на ощупь, каких цветов.
И когда игра закончилась, девочка уже знала, почему некоторые камушки гладкие, а другие угловатые, шероховатые, почему они разных цветов, почему на них трещины, почему некоторые очень маленькие, а другие большие. Она узнала, как реки двигают камни и камушки, приносят их издалека. Узнала, что река когда-то была вдвое шире и воды несла больше. Но главное, что отец старался не просто рассказывать, а как будто извлекать знание из нее самой, так это казалось, если вслушаться в бесконечную череду его вопросов, например: «Почему, как ты думаешь, одни камушки гладкие, а другие шероховатые?». Она думала и отвечала: «Гладкие долго были в воде, терлись о другие камушки, а шероховатые недавно откололись от больших скал». Каждый вечер с ней играли в эту игру отец или мать. Маара каждый раз увлекалась, а днем, играя одна или с другими ребятишками, она невольно задумывалась над заданными ей вопросами, замечала, чем она занималась, чтобы рассказать об этом вечером.
Она не считала, что игра эта что-то меняет, но однажды в ту же игру впервые включился ее братишка, и Маара поняла, что вопрос «Что ты видел?» приводит к вопросам «Что ты думаешь?», «Почему ты так думаешь?», «Уверен ли ты, что правильно видишь, понимаешь?».
Недавно ей исполнилось семь лет — школьный возраст. Вот она в классе с двумя десятками детей ее семьи и рода, и учительница, сестра матери, объявляет: «А теперь игра "Что я видел?"».
Большинство одноклассников играли в эту игру с раннего возраста, однако не все, и тем, кто не играл, пришлось туго, потому что они многого не знали и молчали, когда у других детей ответы появлялись как будто сами собой. Маара сразу обратила внимание, что в школе вопросы оказались проще, примитивнее, чем дома, она как будто вернулась в раннее детство. «Что ты видел?» — «Птицу». — «Какую птицу?» — «Черно-белую с желтым клювом». — «Какой формы клюв? Почему, как ты думаешь, клюв у птицы такой формы?»
11 
