14 
– Спокойной ночи, Али. Ступай спать. Ты мне больше не понадобишься.
– Миссис хочет пить.
– Я сам напою ее. Иди спать.
Оставшись один, он снова уселся на край ванны. Рана немножко вывела его из равновесия, к тому же ему вовсе не хотелось идти к тем двоим, – он знал, что будет стеснять Уилсона. Человек не может слушать при посторонних, как женщина читает ему стихи. «Нет, лучше буду я котеночком мяукать…» Неправда, он к этому так не относится. Он не презирает, ему просто непонятен такой обнаженный показ сокровенных чувств. И к тому же ему хорошо в своем отдельном мирке, на том месте, где восседала крыса. Он стал думать об «Эсперансе» и о работе, которая ждет его завтра.
– Милый! – крикнула снизу Луиза. – Как ты себя чувствуешь? Ты можешь отвезти мистера Уилсона домой?
– Я отлично дойду пешком, миссис Скоби!
– Ерунда!
– Нет, в самом деле…
– Сейчас, – крикнул Скоби. – Конечно, я вас отвезу.
Когда он сошел к ним, Луиза нежно взяла его забинтованную руку в свои.
– Бедная ручка, – сказала она. – Тебе больно?
Чистый белый бинт ее не пугал, как не пугает раненый в палате, заботливо прикрытый простыней до самой шеи. Ему можно принести фрукты и не думать о том, как выглядит рана, раз ты ее не видишь. Она приложилась губами к перевязке и оставила на ней оранжевое пятнышко помады.
– Пустяки, – сказал Скоби.
– Право же, сэр, я могу дойти пешком.
– Никуда вы не пойдете пешком. Лезьте в машину.
Свет от щитка упал на экстравагантное одеяние Уилсона. Тот высунулся из окна и закричал:
– Спокойной ночи, миссис Скоби. Мне было так приятно! Не знаю даже, как вас благодарить!
Голос его задрожал от искреннего волнения – это придало словам какой-то чужеземный оттенок – так их произносили только на родине. Тут интонация менялась через несколько месяцев после приезда – становилась визгливой, неискренней или тусклой и нарочито невыразительной. Сразу было видно, что Уилсон недавно из Англии.
– Приходите к нам поскорее, – сказал Скоби, когда они ехали по Бернсайд-роуд к гостинице «Бедфорд»: он вспомнил, какое счастливое лицо было у Луизы.
***
Ноющая боль в правой руке разбудила Скоби в два часа ночи. Он лежал, свернувшись, как часовая пружина, на самом краю постели, стараясь не прикасаться к Луизе: стоило им дотронуться друг до друга хотя бы пальцем, сразу же выступал пот. Даже когда их тела не соприкасались, между ними вибрировала жара. Лунный свет лежал на туалетном столе прохладным озерком, освещая пузырьки с лосьоном, баночки с кремом, край фотографии в рамке. Он прислушался к дыханью Луизы.
Она дышала неровно. Она не спала. Он протянул руку и дотронулся до ее влажных, горячих волос; она лежала как деревянная, словно боялась выдать какую-то тайну. С душевной болью, заранее зная, что он найдет, Скоби провел пальцами по ее лицу и нащупал веки. Луиза плакала. Скоби почувствовал безмерную усталость, но пересилил себя и попытался ее утешить.
– Что ты, дорогая, – сказал он, – ведь я же тебя люблю.
Он всегда так начинал. Слова утешения, как и акт любви, постепенно превращаются в шаблон.
– Знаю, – сказала она, – знаю. – Она всегда так отвечала.
Он выругал себя за бессердечность, потому что помимо воли подумал: сейчас уже два часа, это будет тянуться без конца, а в шесть надо вставать и идти. Он откинул волосы у нее со лба.
– Скоро пойдут дожди. Ты себя почувствуешь лучше.
– Я и так хорошо себя чувствую, – вымолвила она и разрыдалась.
– Что с тобой, детка? Скажи. Ну, скажи своему Тикки. – Он чуть не поперхнулся. Он ненавидел кличку, которую она ему дала, но эта уловка всегда оказывала действие.
– Ох, Тикки, Тикки, – простонала она. – Я больше не могу.
– А мне казалось, что сегодня вечером ты была довольна.
– Да, но ты подумай: довольна потому, что какой-то конторщик был со мною мил. Тикки, почему они все меня не любят?
– Не глупи, дорогая! На тебя дурно влияет жара, ты выдумываешь бог знает что. Тебя все любят.
– Только Уилсон, – повторила она со стыдом и отчаянием и опять зарыдала.
– Что ж, Уилсон парень неплохой.
– Они не хотят пускать его в клуб. Он явился незваный, с зубным врачом. Теперь они будут смеяться над ним и надо мной. Ох, Тикки, Тикки, дай мне уехать и начать все сначала.
– Ладно, дорогая, ладно, – сказал он, глядя сквозь москитную сетку в окно, на ровную гладь кишащего миазмами океана. – Но куда?
14 
