– Главное, чтобы ты на кровати помещалась, – прошептал Архипов мне на ухо и улыбнулся.
Я тихонько обернулась и, пока никто нас не видел, чмокнула его в губы. Он вздохнул и поймал мой взгляд. Через пять минут, вместо того чтобы есть заветрившийся сыр и размазывать по хлебцу кубик странного масла, больше похожего на маргарин, мы уже закрылись в моей комнате.
– Ну все! Эти для общества потеряны, – подвел итог Костик, когда мы отказались выходить и строиться, чтобы идти кататься на лыжах.
– Нас и тут неплохо кормят, – прокричала я, заставив Архипова покраснеть.
Чем дальше катился этот сумасшедший день, тем более и более ненормальной становилась я. Местные вина оказались и дешевы, и вкусны, а перед входом в отель была наряжена настоящая живая елка, зеленая и пушистая. К вечеру все лыжники вернулись обратно, на улице был разведен высокий костер, были накрыты столы. Откуда-то привезли баранину, установили несколько мангалов. В каждом доме, в каждом коттедже что-то происходило, и люди, чтобы не замерзнуть, обнимались и пили водку. Играла музыка, звучали песни, больше похожие на пьяные крики, но было весело. Я не могла вспомнить, когда мне было так весело. Был ли у меня когда-нибудь такой Новый год? Разве только… нет. Все наши заграничные поездки, вся моя прошлая жизнь была как какой-то сон, дурман, забытье, из которого мне никак не удавалось выбраться. Матрица, в которой все картины смазаны, а чувство чудовищного обмана и фальши отравляет каждую минуту существования. Там, может быть, и подавали воздушные десерты и экзотические фрукты, но там забывали любить.
– А ты что, не танцуешь? – спросил меня вдруг кто-то из толпы.
Народ устроил стихийную пляску под глупую, простую попсовую музыку. Танцевали, чтобы согреться и чтобы прижиматься друг к другу. Архипов вступился:
– Да отстаньте вы от девушки. Вот ведь нет покоя идиотам.
– А почему нет? – вдруг улыбнулась я.
Опьянение, охватившее меня, было настолько сильным, что старое, давно забытое желание танцевать подхватило меня и понесло, как лодку по волнам бурной реки. Сегодня был такой день, когда я совершенно не желала контролировать ситуацию. Завтра, все завтра! Никакие мысли не коснутся моего сознания сегодня. Последнее желание приговоренного к расстрелу на рассвете – я хочу танцевать. Кто может мне запретить?
– Юля! – Архипов ахнул и пошел за мной в круг.
Все принялись нелепо дергаться в такт музыке, а мы с Архиповым, обнявшись, принялись монотонно раскачиваться из стороны в сторону. Конечно, такое позорище не могло продолжаться дольше двух минут. Только не со мной. Я вас умоляю!
* * *
Впервые я переступила порог танцевальной студии, когда мне едва исполнилось семь лет. Как это пришло мне в голову – бог весть. Уж, конечно, не мама за ручку привела. Я смутно помню, как я ходила мимо окон этой студии и смотрела на девочек и мальчиков (больше все-таки девочек) в смешных платьях и балетках, вырисовывающих круги на паркетном полу. Я пришла и попросилась к ним. Меня посмотрели. То, что я была худа, как щепка, было хорошо. То, что я при этом была грациозна и имела хорошие балетные данные, оказалось случайностью. Возможно, даже роковой.
– Девочка хорошая, – сказали моей бабушке, которую я тоже в итоге туда притащила. – Но мы же не бюджетная организация. Вы сможете платить? Мы можем сделать вам скидку, если мать ее воспитывает без отца.
– Да, ее мама – мать-одиночка, – подтвердила бабушка.
Так я оказалась в студии. Если что и было хорошего в моей жизни, так это танцы. Когда включали музыку и начинали отрабатывать какие-то движения, я получала физическое удовольствие, позволяя своему телу изгибаться и поворачиваться в такт требуемому движению и направлению. Я танцевала там, я танцевала дома и везде, где слышала музыку. А примерно через год меня показали Аде Федоровне.
– Конечно, это несколько поздновато, – жаловалась она, когда наша преподавательница из студии говорила ей что-то про мои таланты. – Ты же знаешь, у нас дело даже не в таланте, у нас дело в костях. Ну, я посмотрю, ладно. Но восемь лет – это для нас уже много.
– Как же много? – поразилась я.
Но потом узнала, что в балет детей отдают чуть ли не с того момента, как они начинают ходить. Впрочем, эта система имела множество исключений. Дело тут было действительно не в таланте и даже не в возрасте, а в костях. Чтобы заниматься балетом, нужно иметь определенное строение скелета, иначе нету никаких шансов выучиться всем нужным растяжкам и прочему. Нельзя иметь короткие ножки и длинное тело, нужно иметь длинную шею, а вот широкие плечи – никак. Дети такого вот неправильного или, как говорят профессионалы, брахиморфного типа не смогут заниматься балетом, сколько бы сил и времени они на это ни потратили. Кости не могут быть изменены одной только силой воли.