102 
Хоуп взяла стакан и стала вглядываться в вино. Сейчас даже не полдень, но ей всё равно.
- Думаю, что Дилан меня теперь ненавидит. – Она думала о том, как он на неё посмотрел. – Нет, я знаю, что он меня теперь ненавидит. Он считает, что я переехала сюда, чтобы написать статью в желтой прессе. – И подняла взгляд: – Ты веришь мне?
- Конечно, я верю тебе. Я знаю, как ты относишься к Дилану, и, кроме того, сомневаюсь, что ты рассказала бы мне о своей работе на «Еженедельные новости Вселенной», если бы тайно рылась в грязном белье Адама.
- Спасибо тебе. – Хоуп сделала хороший глоток вина.
- Не благодари меня. Я твой друг.
Поверх стакана она посмотрела на рыжие кудряшки Шелли и её веснушки, на футболку с «Гарт Рулс», огромную пряжку на ремне и обтягивающие «Рэнглерс» и сказала:
- Я рада.
Ей понадобилось три года и несколько тысяч миль, чтобы найти не только Дилана, но и Шелли. Вместе они переместились из кухни в маленькую столовую, и Хоуп открыла подруге свои чувства к шерифу.
- Я не собиралась влюбляться в него, - сказала она, - но не могла это предотвратить. Знала, что он ранит меня, и он ранил.
Она рассказала Шелли о браке с Блейном и почему тот в действительности закончился. Когда всё было позади, Хоуп полагала, что будет чувствовать себя лучше, в некоторой степени очистившейся, но этого не произошло. Она лишь чувствовала себя ещё более раненой и сломленной.
Уолли пришел обедать, затем уехал на велосипеде домой к Тэйберам после того, как Шелли позвонила шерифу и спросила, не против ли он. Пока Шелли стояла с трубкой телефона, Хоуп замерла на стуле, навострив уши, пытаясь услышать голос Дилана. Сердце застряло где-то в горле, и когда до неё дошло, что она делает, то поднялась и ушла в гостиную.
В течение нескольких следующих часов они с Шелли расправились с ещё несколькими стаканами вина и коробкой пончиков.
- Думаю, что ты напилась, - сказала подруга, когда Хоуп уже не могла остановить рыдания.
- Обычно я очень счастлива, когда напиваюсь, - всхлипывала она, - но я в эмоциональном смятении.
- Меня восхищает, что ты можешь в таком состоянии выговорить «в эмоциональном смятении».
Ковыляя к дому, Хоуп с тяжелым сердцем пыталась сложить мысли вместе. В голове всё смешалось и превратилось в неразборчивое месиво. Она смогла доползти до спальни, где обнаружила шляпу с пивными кружками и боксеры, которые ей дал Дилан, чтобы она могла надеть утром после того, как они в первый раз занимались любовью. Хоуп надела шляпу и боксеры; затем, оказав себе услугу, вырубилась. А когда проснулась, голова болела так, будто по ней кто-то ударил кувалдой.
Хоуп села, желудок возмутился, и она бросилась в ванную. Сидя на холодном кафельном полу в боксерах Дилана и стучась лбом о фарфоровый алтарь, она разозлилась. Разозлилась на себя и разозлилась на Дилана. Совершенно точно не следовало лгать ему так долго, но её ложь не была большой. Не такой, как у него. Ему следовало доверять ей и верить, но он не верил. И ей не стоило влюбляться в него. Она чувствовала себя так же, как в день, когда Блейн преподнес ей бумаги на развод. Будто её ударили в грудь. Только на этот раз было хуже. Теперь это её вина, потому что в этом случае она могла всё предотвратить.
С самого начала Хоуп знала, что будущего с шерифом Госпела у неё нет, и всё же позволила этому произойти. Что ж, может, «позволила» не самое верное слово, но предотвратить все случившееся было в ее силах. Она могла выбрать другой путь и сказать «нет» в ночь Четвертого июля. Ей следовало защитить свое сердце от улыбок Дилана и звука его голоса, заставлявшего её таять, когда он называл её «сладкая». Ей стоило держаться подальше от его прикосновений, от которых покалывало кожу, а сердце учащало ритм. Нужно было избегать его взгляда, которым шериф тянулся к ней и ласкал, как прикосновением руки. Нужно было сопротивляться, но она не сопротивлялась. Она побежала бы к нему, даже если бы знала, что бежать надо в другом направлении. А теперь поплатилась разбитым сердцем.
- Что мне делать? – прошептала Хоуп. Частичка её хотела уйти. Собрать чемоданы и уехать. Сбежать из этого места. Госпел не был её домом.
Она легла и прижалась щекой к холодному чистому кафелю. Но была и другая частичка, которая восстала при мысли о побеге. Миз Спенсер сбивали с ног и раньше, но на этот раз прятаться от жизни она не собиралась. Не собиралась позволять боли снова брать над собой верх. Она уже не та женщина, которой была до приезда в Госпел, и не собиралась валяться на земле. Сердце её было разбито и чертовски болело, но Хоуп намеревалась заставить себя встать на ноги.
102 
