76 
– Пабло, – сказал отец Ривас.
Пабло нехотя подошел к двери. Он вытащил из кармана револьвер, но священник приказал ему:
– Спрячь.
С покорностью судьбе и даже с облегчением доктор Пларр подумал, не наступила ли развязка всей этой бессмысленной истории? Не раздастся ли ружейный залп, как только откроется дверь?
Может быть, отцу Ривасу пришла та же мысль, и он вышел на середину комнаты: если действительно наступит конец, он хотел умереть первым. Пабло распахнул дверь.
На пороге стоял старик. Покачиваясь в рассеянном солнечном свете, он молча уставился на них с каким-то неестественным любопытством – доктор Пларр потом понял, что он слепой, у него катаракта. Старик ощупал дверной косяк тонкой, как бумага, рукой, покрытой узором жил, словно сухой лист.
– Ты зачем сюда пришел, Хосе? – воскликнул негр.
– Я ищу отца.
– Отца здесь нет, Хосе.
– Нет, он здесь, Пабло. Я вчера сидел у колонки и слышал, как кто-то сказал: «Отец, который живет у Пабло, хороший отец».
– Зачем тебе отец? Хотя он все равно уже ушел.
Старик покачал головой из стороны в сторону, словно прислушиваясь каждым ухом по очереди, кто как дышит в комнате – кто тяжело, кто приглушенно; кто-то из них дышал учащенно, другой – это был Диего – с астматическим присвистом.
– Жена моя умерла, – сообщил старик. – Проснулся утром, протянул руку, чтобы ее разбудить, а она холодная, как мокрый камень. А ведь вчера вечером еще была живая. Сварила мне суп, такой хороший суп. И ни слова не сказала, что собирается умирать.
– Ты должен позвать приходского священника, Хосе.
– Он нехороший священник, – сказал старик. – Он священник архиепископа. Ты сам это знаешь, Пабло.
– Отец, который здесь был, приходил только в гости. Он родственник моего двоюродного брата из Росарио. И уже уехал.
– А кто все эти люди в комнате, Пабло?
– Мои друзья. А ты что подумал? Когда ты пришел, мы слушали радио.
– Бог ты мой, у тебя есть радио, Пабло? С чего это ты так сразу разбогател?
– Оно не мое. Оно одного моего друга.
– Богатый у тебя друг. Мне нужен гроб для жены, Пабло, а денег у меня нет.
– Ты же знаешь, что все будет в порядке, Хосе. Мы в квартале об этом позаботимся.
– Хуан говорил, что ты купил у него гроб. А у тебя нет жены, Пабло. Отдай мне свой гроб.
– Гроб нужен мне самому, Хосе. Доктор сказал, что я очень болен. Хуан сделает тебе гроб, а мы все в квартале сложимся и ему заплатим.
– Но нужно еще отслужить мессу. Я хочу, чтобы отец отслужил мессу. Я не хочу священника архиепископа.
Старик, шагнув в комнату, пошел на них, вытянув руки, отыскивая людей ощупью.
– Здесь нет священника. Я же тебе сказал. Он вернулся в Росарио.
Пабло встал между стариком и отцом Ривасом, словно боясь, что даже слепота не помешает старику найти священника.
– Как ты отыскал сюда дорогу, Хосе? – спросил Диего. – Жена была твоими глазами.
– Это ты, Диего? Руки мне хорошо заменяют глаза.
Он вытянул руки, показывая пальцами сперва на Диего, потом туда, где стоял доктор, и наконец направил их на отца Риваса. Пальцы были как глаза на щупальцах каких-то неведомых насекомых. На Пабло старик даже не смотрел. Присутствие Пабло он считал само собой разумеющимся. Его руки и уши искали тех, других, чужаков. Можно было подумать, что он пересчитывает их, как тюремный надзиратель, а они молча выстроились на поверку.
– Здесь четверо чужих, Пабло.
Он сделал шаг в сторону Акуино, и Акуино, шаркая, попятился.
– Все это мои друзья, Хосе.
– Вот не знал, Пабло, что у тебя так много друзей. Они не из нашего квартала.
– Нет.
– Все равно я их приглашаю прийти посмотреть на мою жену.
– Они зайдут к тебе попозже, Хосе, а сейчас я провожу тебя домой.
– Дай мне послушать, как говорит радио, Пабло. Я никогда не слышал, как говорит радио.
– Тед! – послышался голос Чарли Фортнума из соседней комнаты. – Тед!
– Кто это зовет, Пабло?
– Больной.
– Тед! Где ты, Тед?
– Это гринго! – Старик с благоговением добавил: – Никогда еще не видел у нас в квартале гринго. Да и радио тоже. Ты стал большим человеком, Пабло.
Акуино повернул рычажок приемника на полную громкость, чтобы заглушить Чарли Фортнума, и женский голос принялся громко восхвалять хрустящие рисовые хлебцы Келлога. «Так и брызжут жизнью и энергией, – провозгласил голос, – золотистые, сладкие, как мед».
Доктор Пларр проскользнул в соседнюю комнату. Он прошептал:
76 
