26 
— Не боюсь, но озабочена. Рейски — серьезный противник.
— Но раньше ты уже побеждала ее.
— А она — меня.
Эшер не отнимала руку. Она чувствовала, что напряжение уходит, как будто Тай своим пожатием нейтрализовал его. Они уже были здесь раньше, вот так же стояли рядом. Память об этом была такой приятной.
— Играй с ней так, как играла с Конвей, — посоветовал он. — У них в основном стили похожи.
Она засмеялась и свободной рукой поправила волосы.
— Ты считаешь это утешением?
— Ты лучше ее, — искренне сказал Тай и заслужил признательный взгляд. Он улыбнулся и легко коснулся пальцами ее щеки. — Ты сильнее. Она быстрее, но ты выносливее. И это дает тебе преимущество на грунте, хотя ты его не любишь.
— Ну, не знаю… — повторила Эшер неуверенно.
— Ты стала играть лучше, — убедительно сказал Тай. Они медленно двинулись по дорожке. — Правда, твой удар справа не так силен, как прежде, но…
— Но он прекрасно сработал с Конвей, — гордо парировала она и, кажется, слегка обиделась.
— Хотя мог быть лучше, — не сдавался Тай.
— Нет. Он был просто идеален. — Эшер схватила приманку и готова была разозлиться всерьез, пока не заметила его довольной ухмылки. Она не могла не рассмеяться. — Ты всегда умел меня завести. А что насчет тебя? Ты играешь с Килроем. Я ничего о нем не знаю.
— Этот парень появился только два года назад. Удивил всех на последнем сезоне в Мельбурне. — Рассказывая, Тай запросто обнял Эшер за плечи, жест был так привычен, что оба его даже не заметили. — Как называется этот цветок? — неожиданно спросил он.
— Дамская туфелька.
— Глупое название.
— Ты циник.
Тай пожал плечами:
— Я люблю розы.
— Потому что это единственный цветок, который ты можешь определить. — И она бездумно склонила голову на его плечо. — Я помню, как однажды обнаружила в ванне розы. Там их было так много — не одна дюжина.
Он вдохнул запах ее волос, воспоминания нахлынули.
— Мы целый час их расставляли. — Она мечтательно вздохнула. — Это было так красиво. Ты умел поразить мое воображение.
— Дамские туфельки были бы не к месту. А розы — это классика.
Она коротко засмеялась.
— Мы тогда использовали все вазы в номере и всю посуду, даже бутылку из-под пива. А иногда, когда я… — Эшер вдруг оборвала себя на полуслове, спохватившись, что проговорилась.
— Когда ты… Продолжай. — Тай остановился и повернул ее к себе лицом, а когда она покачала головой, сжал больно плечи. — Ты вспоминала о нас иногда по ночам? Просыпалась и страдала, не могла уснуть?
Она уперлась руками в его грудь:
— Тай, прошу тебя…
— А я — да. — И он так яростно тряхнул ее, что у нее запрокинулась голова. — О, видит бог, я вспоминал. И никогда не переставал хотеть тебя. Даже когда ненавидел, все равно хотел. Ты знаешь, что это такое — проснуться в три ночи и понимать, что тебе нужна только одна, которая сейчас в постели другого мужчины.
— Нет, не надо, перестань, — попросила Эшер, а сама прижалась к его груди щекой, глаза ее были закрыты. — Тай, не надо…
— Не надо — что? — Он заставил ее смотреть на него. — Не надо тебя ненавидеть? Не надо тебя желать? Но, черт побери, я не могу ни то ни другое.
В его глазах вспыхивали яростные огоньки — вестники копившейся все эти годы страсти. Она слышала, как гулко стучит его сердце, в унисон с ее собственным. И, послав подальше гордость, сама нашла его губы.
Он стоял некоторое время, не реагируя, не отвечая. Она, застонав, привлекла его ближе, поцелуй стал настойчивее. И он наконец сдался. Дрожь пробежала по его телу, и, уже не помня себя, Тай ответил не менее страстно. Зачем противиться? Он никогда не мог владеть собой, когда она целовала его. Он мечтал об этом? Снова быть с ней? И снова рисковать? Все доводы против растаяли и растворились в желании, которому он не мог сопротивляться, да и не хотел. Осталась только Эшер — сладостная, такая желанная, такая соблазнительная. Оторвавшись от ее губ на миг, он повлек ее под сень большой ивы. Солнечные лучи пробивались с трудом сквозь раскидистые ветви, под деревом царил приятный сумрак. Тай снова нашел ее губы и встретил жаркий ответ. Кровь бешено стучала в висках. Он должен знать, как изменилось и изменилось ли ее тело за то долгое время, что она отвергала его. И когда рукой провел по ее груди, не смог сдержать стона — так была знакома она — небольшая, твердая и упругая. Даже сквозь ткань куртки он почувствовал, как под его рукой мгновенно затвердел сосок. Нетерпеливо расстегнув молнию, он просунул руку под майку, коснулся нежной кожи, которая показалась мягкой по сравнению с его загрубевшей рукой. Но она не вздрогнула и не отодвинулась. Только сильнее прижалась к нему. Ее стон был выражением удовольствия, ошибиться было невозможно.
26 
