Входя в ворота мечети Омейядов, Амир ощущал благоговейное чувство: он попадал туда, где человек взывает к Богу в течение тысячелетий. Римляне воздвигли свой имперский храм не на пустом месте: здесь всегда был дом Бога, пусть молящиеся в нем знали Всеблагого под другими именами.
Огромный прямоугольный двор, обрамленный портиками, с южной стороны был замкнут зданием многоколонного молитвенного зала, не разделенного на женскую и мужскую половины, как повелось позже.
Амир прошел к гробнице Хусейна. Здесь всегда очень спокойно и печально, а можно почувствовать чудесное благоухание, которое источает святыня. Амира здесь всегда охватывало трудно передаваемое чувство подлинности, сакральной достоверности этих мест. Замкнутый архитектурный космос мечети создавал отгороженное от внешнего мира пространство, располагающее к созерцательности и размышлению.
Амир считал, что созерцание – отнюдь не привилегия дервишей. Дом молитвы не подавлял его – здесь было просто хорошо…
Завершив молитву, в которой юноша просил Аллаха дать ему понимание, подсказать, что делать, он отошел от гробницы и опустился на колени, чтобы просто поразмышлять в тишине. Что-то зрело внутри, требовало выхода какое-то решение…
Злата… Без нее он дальнейшей жизни не представлял. Что он должен сделать, чтобы быть с ней? Злата…
И тут он увидел ее! Девушка стояла у дальней стены мечети, возле гробницы пророка Яхьи. Иоанн Креститель. Для нее он христианский святой. Крест и полумесяц. Если под одной крышей уживаются святые гробницы ислама и христианства, то почему нельзя быть вместе мусульманину и православной?
Амир молча коснулся лбом пола.
Через неделю после затмения приехал папенька. Петр Алимов обнял дочь, долго не выпускал из объятий и плакал, не стесняясь слез.
– Златочка, золотинка моя, доченька! – Петр Евгеньевич то гладил дочь по голове, то прижимал к груди. – Я уж и не чаял, уж и похоронил, и оплакал!
– Папенька! – воскликнула Злата. – Я тоже страшно за вас боялась! Я ведь сначала думала, что вы погибли, поэтому меня не ищете!
– Так мне сказали, умерла ты, смирись! – Петр Евгеньевич стукнул кулаком по ладони. – Ироды!
– Я знаю, папа.
Они долго еще разговаривали, плакали и смеялись, Злата пересказала все свои приключения, ничего не пропустив, так как решилась просить у отца совета. То есть она вообще решилась, но как-то страшно было и какой-то холодок внутри пробегал. Будто стоишь над обрывом, за плечами крылья, готова взлететь, но знаешь, что упадешь.
– А этот юноша, Амир… – сразу же ухватил главное папенька.
– Папенька, я люблю его, – быстро, пока не потеряла решимость, сказала Злата, как в омут прыгнула.
– А он? – Петр Евгеньевич горестно вздохнул. Вот так и вырастают дети.
– Говорил, что любит. – Злата потеребила манжету шелкового платья. – Папенька, помните, вы обещали, что я выйду замуж по любви?
– Помню, доченька. Но звал ли тебя твой Амир замуж? – спросил Алимов.
– Нет. Я его вообще не видела с тех пор, – покачала головой Злата.
– И не зашел, и письма не написал? – удивился Петр Евгеньевич.
– Я же тогда уехала с послом и даже не попрощалась с Амиром, мало ли что он подумал, – вздохнула девушка.
– Он подумал, ты подумала, – Алимов потер лоб. – Дети, право слово!
– Папа! Я боялась! – Злата поморщилась. – Видели бы вы его отца!
– А что с отцом? – опешил Петр Евгеньевич.
– С отцом-то ничего, но он такой… Такой… – Злата сделала неопределенный жест рукой.
– Какой? – уточнил Алимов.
Злата поежилась, вспоминая Джибраила. Не человек, а снежный барс, да и только.
– Суровый. Опасный. Правоверный.
– Насколько я понимаю, проблема в последнем пункте, – догадался Петр Евгеньевич. – Правоверный. И Амир, естественно, тоже.
– Да, так и есть, – похоронным тоном подтвердила Злата.
Петр Евгеньевич долго молчал. Девушка ждала – все зависит от решения папеньки. Что бы он ей ни обещал, что бы ни говорил ранее, но сейчас он может принять одно-единственное решение, и, к сожалению, Злата знала какое.
– Любовь – это прекрасно, – в конце концов произнес отец, и Злата видела, с каким трудом ему даются эти слова. – Но между вами пропасть, доченька. И если этот Амир не приехал и не сказал тебе пока ни слова, значит, он тоже это понимает. Возможно, решение для вас существует, но его принимаю не я. Я могу лишь сказать тебе, что через несколько дней мы возвращаемся домой, в Москву. В состоянии ли ты перенести путешествие?