Особенно,... 
37 
Она уселась на поваленное дерево и опустила голову на руки.
— Нам не обязательно проходить через все это, можно взять приемного ребенка.
— Нет!
Кэмрин подняла голову, блеснули ее глаза.
— Я уеду. В Европу. Я давно хотела побывать там, как раз подходящее время.
Кэмрин уходит, как ушел он шесть лет назад.
Может быть, их отношения развивались слишком быстро и это испугало ее? Может быть, она еще не доверяла ему? Причины всего неясны, но она уходит.
— Я думаю, дети — просто предлог, — он тер — затылок и шею, пока не стало больно. — Но если тебе нужно все обдумать, совсем не обязательно уезжать.
— Я все обдумала, времени было достаточно, — Кэмрин почти шептала.
— Не делай этого, Кэм, — Блейн положил руку ей на плечо.
— Я должна. Другого выхода нет.
Он видел, как она страдает, как измучена.
— Почему ты хочешь уехать? Я должен знать.
Она медленно подняла к нему лицо, дрожащей рукой откинув волосы.
— Я не могу быть тебе такой женой, какой ты хочешь меня видеть.
— Не можешь или не хочешь?
— Я уезжаю, чтобы ты смог устроить свою жизнь.
— Ты моя жизнь, Кэм. Это же так просто.
Ей не удалось сдержать рыданий. Блейн обнял ее и прижал к себе. Кэмрин уперлась в него руками, стараясь вырваться. Он не отпускал, и она постепенно затихла, прильнув к нему. Блейн тихойько поглаживал ее спину, пока не смолкли всхлипывания. Он осторожно приподнял к себе ее лицо:
— Послушай, я не дурак. Ты не веришь мне, что ты для меня важнее, чем дети. Отталкиваешь меня, потому что думаешь, так будет лучше для меня. Но это не так. Без тебя для меня нет счастья. И нет жизни.
— Хочешь знать, почему я привела тебя сюда? — Ее лицо неожиданно смягчилось.
Ему не нужен был ее ответ. Он помнил здесь каждое дерево, каждый холм, каждую тропинку. Здесь они впервые были близки, здесь он попросил ее стать его женой.
Это особое место, их место, магическое место.
— Потому что все здесь началось, здесь все должно и закончиться.
— Кэм…
— Дай мне договорить, — она положила ладонь на его губы и сразу же убрала, когда он поцеловал ее. — Я поверила тебе, когда ты пришел и рассказал мне, почему исчез тогда. Ты сказал, что моя мечта стала для тебя важнее твоей. А теперь… я возвращаю тебе долг.
— Это безумие! Моя мечта — ты!
— Нет, — она покачала головой. — Я только часть мечты. Твоя мечта — большая прекрасная семья, такая, как твоя. Семья, в которой много детей, любви и веселья. Я хочу этого для тебя. Я так отчаянно этого хочу! — Она тесней приникла к нему, ее лицо оказалось очень близко к его лицу, и снова заговорила совсем тихо: — Я люблю тебя. Я всегда тебя любила и поэтому я должна так поступить. Очень хочу, чтобы ты меня понял. Мне это необходимо. И необходимо, чтобы ты отпустил меня.
У него не было времени ответить, потому что она сразу же прижалась к его губам. Вряд ли можно вложить больше любви и отчаяния в поцелуй. Глубоко вздохнув, она спрятала лицо у него на шее, как любила делать.
— Езжай в Европу. На сколько хочешь. Только знай, Кэм, я не дам тебе уйти, не позволю. Я буду бороться за нас. Столько, сколько нужно.
Блейн чувствовал, что она улыбается. Захотелось схватить и закружить ее, как он сделал, когда она согласилась выйти за него замуж. Отпраздновать победу. Вместо этого он аккуратно приподнял и поставил рядом.
— Хорошо. Делай так, как считаешь правильным. Но я буду ждать твоего возвращения.
— Ты должен идти к своей мечте, — пробормотала она.
— К ней я и иду.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Кэмрин любовалась Парижем в сумерках с Эйфелевой башни, восхищалась лондонской архитектурой на Оксфорд-стрит и Риджент-стрит, бродила по мостам Венеции, но, только оказавшись в Риме, поняла вдруг полную бессмысленность своего поступка.
Вот уже три месяца, как она уехала от Блейна, надеясь, что это окажется сильнее слов.
Он не поверил, что они расстаются и что им нужна разлука. И зачем она здесь, в Европе, хотя каждая клеточка ее тела стремится в Мельбурн, к нему? Особенно трудно было после его первого звонка. И после второго. Больше Блейн не звонил…
Потрясающие места, невероятные культурные и исторические ценности, которые Кэмрин посещала, на некоторое время немного развеивали депрессию. Но все зрелища, все красоты, превосходные концерты не могли заполнить зияющей пустоты, возникшей в ее жизни без Блейна.
37 
