Их любовь, такая всепоглощающая и безумная, не позволяла думать о них по отдельности.
Их чувства сложно было объяснить словами.
Теперь Орина осознала, какую любовь она хотела бы испытать в своей жизни, и в полумраке каюты спрашивала себя, как могла прийти ей в голову мысль о браке с человеком вроде Клинта Хантера.
Орина пыталась не думать об этом, но как-то сам собой вспоминался тот день, когда прогремел выстрел.
Она должна? чувствовать себя виноватой.
Однако можно ли считать, что она поступила не правильно, честно отказавшись от брака с нелюбимым мужчиной, который оказался настолько глуп, что в ответ на это решил лишить себя жизни?
«Если он повел себя таким образом, то не исключено, что могут быть и другие, сталь же малодушные юноши».
Эта мысль испугала ее.
Орина поняла, что чувство страха будет неотступно преследовать ее, если кто-нибудь еще осмелится предложит ей руку и сердце.
Провожая Орину, Хоффман на станции сказал ей, что справлялся о здоровье Клинта Хантера.
«Он провел спокойную ночь, — сообщил Бернард, — и хирурги уверены, он проживет еще сто лет, хотя сейчас понадобится некоторое время, чтобы рана затянулась».
В его голосе чувствовалось неуважение к Хантеру, к его поступку, я это не ускользнуло от Орины.
Она была согласна с тем, что невозможно уважать человека, способного причинить совершенно неоправданную боль не только себе, но и девушке, которую якобы любит.
«Нет, я совсем не ненавижу Клинта, — рассуждала она, уже сидя в каюте, — я презираю его, как презирала бы любого мужчину, который не может достойно пережить неудачу. Так, как сделал бы это отец».
Потом Орина вспомнила, ради чего, собственно, пустилась в это плавание, — разумеется, чтобы отвлечься от всяких навязчивых мыслей.
И как бы ни было сложно, она должна этого добиться.
Но сейчас девушке казалось, будто все вокруг причиняет ей боль.
Разумом она понимала, что это просто шок от случившегося с ней, но чувства не хотели подчиняться разуму. Поэтому боль не проходила.
Невозможно было поверить, что отца нет в соседней каюте.
Она инстинктивно порывалась побежать к нему, рассказать о своих чувствах.
Потом неумолимая реальность возникала, с беспощадной отчетливостью, и тогда Орине хотелось верить, что существует другой мир, где отец все видит не слышит и готов помочь, ей в любую минуту.
А что, если нет?
Что, если то, к чему он стремился всю жизнь, не более чем иллюзия, и после всего достигнутого он стал просто бездыханным телом, покоящимся в земле церковного кладбища.
Девушка чувствовала, как все внутри нее протестует против подобной бессмысленности жизни.
Общеизвестно, что большинство людей неверующих считают, будто смерть — это конец всего.
«Какая мне разница, — заявила как-то одноклассница Орины, — что будет после того, как я умру. От того, что я буду сидеть на берегу лазурного моря и слушать гнусавые арфы ангелов, мне не станет легче».
Орина тогда согласилась с ней.
А вот другая, более умная ее подруга, сказала:
«Все верования, включая самые древние, утверждают, что смерть — это еще не конец. А многие восточные религии вообще говорят, что после смерти человек перевоплощается в другом теле».
«Ну и что из этого, — возразила ей тогда третья. — Я сомневаюсь, буду ли намного счастливее, если окажусь в теле древнего римлянина или, например, в теле африканского аборигена».
Орина тогда посмеялась над словами соучениц, но подсознательно чувствовала значимость той дискуссии для себя.
«Может, в этом путешествии я найду ответ не только на жизненные вопросы, но и на вопрос о смерти», — подумала она и впервые после того, как у, нее на глазах стрелял в себя Клинт, заплакала.
Она плакала не из сострадания к нему, а от жалости к себе.
Она плакала потому, что осталась жить на земле, на которой больше нет ее отца.
А он так нужен ей!
— Папа! Папа! — кричала она в темноту. — Как ты мог бросить меня? Почему я не могу быть с тобой, где бы ты ни был? Неужели ты не понимаешь, я совсем одна… совсем одна, и мне так необходима твоя помощь!
Сама того не замечая, она говорила вслух громким голосом, и горючие слезы беспрерывно текли по ее щекам.
Когда она немного успокоилась, вокруг царила полная тишина, только волны бились о борт яхты.
Глава 3
В течение следующих двух дней они медленно и спокойно плыли по Мексиканскому заливу.