Касси почувствовала, что крепче сжала рукоятку ножа. У нее не было причин верить Офелии больше, чем Алексу, но она почему-то ей верила.
Касси сглотнула и положила нож на стол рядом с нарезанной клубникой. Провела пальцем по красной лужице из сока и семечек — сердцевина ягоды, кровь.
— Почему вы с Алексом терпеть друг друга не можете? — повторила она вопрос.
Офелия вздохнула.
— Потому что мы с Алексом слишком похожи, чтобы ужиться друг с другом. Хоть и на разных уровнях, но мы варимся в одном котле. Мы оба зациклены на работе. И оба хотим, чтобы ты принадлежала только нам.
Касси засмеялась резким, дребезжащим смехом.
— Это же смешно, — сказала она. — Ты моя подруга. Он мой муж. В моей жизни хватит места для вас обоих.
Офелия, подняв голову к стеклянной крыше, прислонилась к центральному островку.
— Скажи это Алексу, — ответила она. — С первого дня он старается поглотить тебя целиком.
Алекс, как будто подслушав, вернулся чуть позже с ящиком, полным костей. Он шел, делая вид, что под весом этого ящика еле переставляет ноги. Касси сидела за кухонным столом, перелистывая альбомы, и ее внимание было полностью поглощено выцветшим снимком белокурого мальчика. Он был худощавым, хорошо развитым физически и обнимал Касси за шею. Ей было тринадцать, но в ней не было той подростковой нескладности, из-за которой трудно отличить мальчиков от девочек.
Касси не поднимала головы и не заметила деревянного ящика с мудреными надписями.
— Алекс, — спросила она, — а где сейчас Коннор? Почему я с ним не общаюсь?
— Не знаю. Ты никогда не хотела о нем говорить.
Касси коснулась пальцем узкой пряди волос, развевающихся на снимке у щеки Коннора.
— Наверное, мы поссорились. Одна из тех глупых детских ссор, когда чувствуешь, что с годами обида притупляется, но все равно остается растерянность, которая мешает все исправить.
Алекс открыл ящик.
— Сомневаюсь. Ты просто фанатически любишь собирать кусочки. — Он подбросил в воздухе несколько костяшек, тяжелых и желтых, и Касси ловко поймала их, как жонглер. — Вот тебе несколько.
Алекс высыпал содержимое ящика на обеденный стол, прямо на страницы открытого альбома.
— И не говори, что я никогда ничего тебе не приношу, — улыбнулся он.
Касси убрала мягкую вату и газеты, которые использовались при транспортировке, и пробежала кончиками пальцев по полусотне фрагментов костей. Каждый был помечен тушью, буквы с наклоном влево указывали могилу, место раскопок и дату обнаружения.
— Ой, Алекс, — пробормотала она. — Где ты это взял?
— В Англии, в Кембридже, — ответил он.
— Ты купил мне череп?
Алекс взъерошил волосы.
— Ты не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы они позволили увезти это домой. Я был вынужден сказать доктору Ботеру…
— Доктору Ботнеру?
— Да какая разница! Мне пришлось сделать огромный благотворительный взнос и сказать ему, кто ты. И еще заверить, что ты обязательно пришлешь экспонаты назад в музей, а не станешь хранить их в качестве предметов для беседы в доме какого-то актера. — Он рассеянно взял кусочек ваты и стал растягивать его, как ириску. — А чтобы сюрприз удался, мне пришлось вести переговоры по телефону в те шесть минут, пока тебя не было рядом.
Касси недоуменно уставилась на мужа.
— Вчера?
Алекс пожал плечами.
— Я купил их, когда был в Шотландии. Но вчера поторопил с доставкой. Я не знал, сколько времени у тебя займет адаптация, и хотел, чтобы ты почувствовала себя как дома.
Касси улыбнулась, и он, как всегда, удивился, почему репортеры, вместо того чтобы снимать ее, постоянно фотографируют его. Если его черты что-то и выражали, это было лишь слабым отражением чувств, которые играли на лице Кассандры.
— Конечно, — заметила она, — любая другая женщина больше обрадовалась бы розам.
Алекс наблюдал, как руки Касси автоматически начинают раскладывать кости черепа по размеру.
— Я не променял бы тебя ни на какую другую, — ответил он.
Касси перестала разворачивать нижнюю челюсть и замерла, опустив глаза на свои руки. Потом встала и наклонилась, чтобы поцеловать Алекса.
— Наверное, я самая счастливая женщина в Калифорнии, — сказала она.
Алекс подчинился ей, цепляясь за ее слова и чувствуя электрический ток от прикосновения ее кожи. Он не знал, что ей ответить; он никогда не находил нужных слов — просто привык говорить то, что за него уже написали другие. Как жаль, что он давным-давно не научился выражать словами ощущение того, что если она уйдет, если когда-нибудь его бросит, то он перестанет существовать. Но этого он сказать не мог, поэтому поступил так, как поступал всегда: надел чужую маску, первую, какая попалась под руку, лишь бы не оставаться беспомощным.