Выслушав ее краткий рассказ, Анри задумчиво покивал, направился в комнату раненого и пробыл там около четверти часа. Госпожа де Ларди поджидала его в малой гостиной. Из-за Теодора она совсем разучилась читать: брала книгу, листала, но прочитанное не задерживалось в памяти, и приходилось раз за разом просматривать одну и ту же страницу.
Анри вернулся, загадочно улыбаясь. Камилла немедленно отложила бесполезную книгу и вцепилась в него:
– Что он тебе сказал?
– Признаюсь, я преуспел не намного больше, чем ты. – Аббат уселся в кресло и взял предложенный бокал с вином. Повертел его в руках, посмотрел на свет, кивнул, отпил глоток и продолжил: – Шевалье де Виллеру чрезвычайно сдержан. Но он не безумен, Камилла, нет. Скорее, опасается чего-то. Но не за себя, вот что странно. У меня сложилось впечатление, что он боится навлечь неприятности на тебя.
– Он рассказывал о себе?
– Кое-что я из него вытянул, но немного: ему нехорошо, и я откланялся. Он долгие годы пробыл в армии, поступил на службу юношей. Естественно, не знает ничего, кроме войны. Мне он показался человеком... болезненно прямолинейным. Наверняка у него были проблемы из-за этого, особенно если он умеет ехидничать, как ты, например. – Анри послал Камилле воздушный поцелуй, женщина ответила возмущенной гримасой. – Ты же знаешь, армия – это тот же двор, только женщин, к сожалению, поменьше. Маркитантки горазды выдирать друг другу волосы, но уж никак не плести интриги. Поэтому все интриганство остается на долю мужчин. Как Виллеру с его принципами столько прослужил, меня удивляет. Да еще и на таком посту...
– А пост был высоким? Он ведь не генерал, даже не полковник...
– Насколько я понял, последние пару лет он служил лично герцогу Энгиенскому, командовал его персональной охраной. Должность вроде бы не первого разбора, но очень ответственная. И то, что полководец, надежда нации, отослал от себя верного человека – а мне кажется, что Виллеру был ему верен, – говорит о герцоге как о чертовски неблагодарном человеке. Либо...
– Либо? – подтолкнула Камилла замолчавшего Анри.
– Либо шевалье – жертва интриг, и его оклеветали перед герцогом. Я не стал вытягивать из него подробности отставки, но уверен, что все было не так просто. В любом случае, мне жаль Виллеру. Для такого человека, как он, оказаться в подобном положении, быть выброшенным тем лицом, которому верно служил, – это очень сильный удар по самолюбию. Впрочем, все это только мои предположения. Как было на самом деле, остается лишь гадать. Возможно, через несколько дней мне удастся поговорить с ним, пока же он слишком слаб. Камилла вздохнула.
– Сколько ему лет?
– Около сорока, я полагаю. Да, так и есть: почти двадцать лет он прослужил Франции.
– И вот награда, – скривилась госпожа де Ларди, – ехать с войны в дом, где его никто не ждет. Не слишком приятная перспектива для человека, который, едва оправившись от ран, может в одиночку убить шестерых наемных убийц.
– Жизнь вообще несправедлива, – хмыкнул Анри.
Камилла сама не понимала, почему Теодор так ее встревожил. Он небогат, хотя и знатен, у него наверняка ни денег, ни земли, ни большого наследства в перспективе, но разве это важно? Важно другое: что скрывается за его сдержанностью?
Ей очень хотелось поговорить с Теодором – и она старалась не думать, почему именно. Думать было опасно и ненужно, и вообще – нельзя подпускать людей к себе. Нельзя впускать их в сердце – вырывать их оттуда очень больно, и от сердца ничего не останется, лишь кровоточащие клочки плоти. Когда-то она поклялась себе, что не влюбится больше в солдата, а Виллеру – солдат до мозга костей, пусть и находится сейчас не на эльзасской границе. Она не влюбится, ни за что, он просто друг... хороший знакомый... просто знакомый. Она же обещала себе, что больше – никогда, а обещания она держит твердо. Камилла заранее подготовила любезную улыбку, но та выходила несколько кривой.
«Ничего. За долгие годы я беспредельно усовершенствовала умение притворяться».
Она прекратила ночные бдения у кровати Теодора, но днем по-прежнему часто заходила к нему в комнату, читала или говорила о каких-то пустяках. Виллеру медленно шел на поправку и все упрямее спорил с госпожой де Ларди, отказывался пить бесконечные горькие настойки, что хозяйка дома расценивала как верный признак выздоровления.
Уходящая зима обрушила на притихший Жируар еще одну снежную бурю – последняя атака перед отступлением. Дни были холодными, но ясными: весна настаивала на своем приходе, с юга возвращались птицы. Камилла иногда открывала окно, и Теодор, сидя в кресле у камина, слушал, как ссорятся грачи на деревьях старого сада.