Спохватившись, что пора собираться в дорогу, Атейла поспешила в соседнюю комнату, где спала Фелисити.
Им пришлось заказать две коляски, потому что в одну их багаж не помещался. Когда они ехали к причалу, люди выходили из домов и смотрели им вслед. В Танжере редко можно было увидеть колесный экипаж.
Неожиданно Атейла почувствовала, как трудно ей покидать землю, где она прожила столько лет и с которой ее столько связывало.
Что она знала об Англии? Практически ничего.
Пустыни, племена, палатки, верблюды — вот что составляло ее жизнь много лет подряд. Ее отец говорил, что города Марокко с их многолюдьем, красочными базарами и городскими воротами, которые запираются на ночь, напоминает скорее средневековье, чем современную Европу.
«В Англии все для меня будет чужим, лучше бы я осталась здесь, — с неожиданным страхом подумала Атейла. — Я как бездомный кочевник».
Но тут она вспомнила, как благосклонна оказалась к ней судьба, и устыдилась своих мыслей.
— Я хочу поблагодарить вас, отец, за вашу неоценимую щедрость и доброту, за то, что спасли меня и позволили остаться в вашем доме, и, конечно же, за то, что помогли мне найти способ вернуться в Англию. — Атейла протянула руки к старому священнику.
— Бог отвечает на мои молитвы, — просто ответил священник. — Я знаю, дитя мое, твое возвращение на родину родителей было предназначено, но не забывай, это и твоя родина тоже, хотя сначала тебе придется нелегко.
У девушки возникло чувство, что отец Игнатий знает все о ее переживаниях, как бы ни старалась она скрыть их от него.
«Если мне там будет уж очень плохо, — сказала она себе, — я обязательно вернусь».
Впрочем, Атейла знала, что глупо даже думать об этом попытаться привыкнуть к Англии и к родственникам своего отца, если, конечно, ей удастся найти их.
А потом всех закружила предпосадочная суета, пассажиры поднимались на борт, и было приятно думать, что после всей толчеи на палубе они окажутся наконец в отдельной каюте, которую заказал для них друг отца Игнатия. Еще он заказал для них железнодорожные билеты первого класса от Гибралтара до Мадрида и из Мадрида в Кале.
— Вам надо будет пересесть в Мадриде, — сказал отец Игнатий Атейле, — но когда вы доберетесь туда, узнайте в кассе, как вам побыстрее добраться до Англии.
— Спасибо, я так и сделаю, — ответила Атейла.
— Может быть, — продолжал священник, — вам лучше сесть на корабль в Гавре, а не в Кале, но, к сожалению, я не располагаю достаточной информацией, чтобы помочь тебе.
Атейла поблагодарила его снова, но в глубине души она надеялась, что все пройдет гладко Она уверяла себя, что в городе наверняка легче найти правильный путь, чем посреди безлюдной пустыми, Прощаться с отцом Игнатием было тяжело. Рвалась последняя ниточка, которая связывала девушку с прежней жизнью. Она словно отппавлялась в одинокое плавание, и не было рядом проводника, готового помочь в трудную минуту, и даже компаса.
— Да благословит и да сохранит тебя Господь, дитя мое, — напутствовал ее отец Игнатий. — Как бы ни было тебе трудно, молись дитя мое, и Господь не оставит тебя своей помощью.
Он повернулся и сошел на берег. Атейла и Фелисити помахали ему на прощание, заработал мотор, корабль качнулся и плавно отошел от причала.
Фелисити хотелось побегать по палубе, но вокруг было слишком много народу, и Атейла уговорила ее пойти в каюту.
— У нас теперь свой маленький домик на этом корабле, — объяснила она девочке. — Давай устроимся в нем поуютнее, а если тебе захочется поесть или попить, я позову стюарда и он все принесет.
Девочка никак не могла угомониться, и тогда Атейла рассказала ей о том, как однажды они с отцом заплыли на маленькой лодочке на середину озера, как водоворот закрутил их и они с трудом выбрались.
Фелисити слушала, широко открыв глаза, потом попросила рассказать еще. Это был прекрасный способ утихомирить девочку. Слушая рассказы, она забывала обо всем на свете и сидела тихо-тихо. Правда, Атейла иногда уставала от собственного голоса, и ей хотелось поразмышлять в тишине.
Когда корабль останавливался в портах, они развлекались, покупая себе местные лакомства. В испанских портах продавали экзотические фрукты, а во французских — пирожки и пирожные, которые казались Атейле чудом кулинарного искусства.
Фелисити оказалась довольно смышленой и иногда говорила об очень серьезных вещах, отчего казалась старше своих лет.