ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

— Какая из картин нравится вам больше всех? — поинтересовался Никос.

Они неторопливо передвигались от одного полотна к другому. Мишель время от времени приходилось отвлекаться, здороваясь с гостями, и всякий раз она вынуждена была представлять им человека, находившегося рядом с ней. В выражении лиц сквозило любопытство, и Мишель не знала, сердиться ей или не обращать внимания.

Она хотела было уже сказать что-нибудь резкое, но в последний момент передумала.

— Вон тот мальчик, стоящий на вершине дюны и глядящий на океан.

Он протянул руку и заправил ей за ухо выбившуюся из прически прядь волос — и заметил, как ее глаза потемнели и она слегка вздрогнула.

— Почему именно она?

— Ну, океан — это его мир, и он жаждет узнать, где он кончается и что там, за горизонтом. Достаточно посмотреть на его лицо — на нем восторг и удивление. — Ее голос потеплел. — Он робеет, хотя и бодрится. Посмотрите на его рот — он слегка приоткрыт, на его шею — она чуть вытянута вперед. — Ее рука поднялась и безвольно упала.

— Считайте, что она куплена.

Мишель подняла глаза.

— Но вы не спросили о цене.

— Она указана в проспекте. — Его улыбка была сама чувственность. — А какую скидку вы можете мне сделать?

У нее чуть не вырвалось — «никакой», однако личные отношения — это одно, а бизнес — совсем другое, и смешивать их нельзя.

— Это зависит от того, как вы будете платить.

— Завтра к середине дня вы получите банковский чек, а картину я увезу сам.

Мишель не колебалась ни секунды.

— Пять процентов.

Она не станет спрашивать, повесит ли он картину: в конце концов, это не ее забота.

— Вас что-то беспокоит?

Чертовски проницательный, Никос угадывал любую перемену в ее настроении.

— С чего это мне беспокоиться? Я только что продала самую дорогую картину на этом вернисаже.

— Вы сами сказали, что она вам нравится больше всех. Наверное, вы знаете, как ее лучше повесить? Может, посоветуете что-нибудь?

У Мишель чуть не сорвалось с языка, чтобы он делал, что хочет, однако профессиональный этикет пересилил.

— Ее надо поместить в центре широкой стены, — как бы в раздумье заговорила она. — И хорошо бы покрасить стену в бледно-голубой цвет, тогда краски картины как бы получат продолжение за ее пределами.

«Любопытно, — подумалось ему, — она так любит искусство, что даже переступила через свою боязнь раскрыться передо мною».

— А сейчас извините меня, — подчеркнуто официальным тоном сказала Мишель. — Мне надо кое-что проверить с моим партнером. — Она с вежливой улыбкой повернулась и пошла искать Эмилио.

— Значит, это он, — вполголоса проговорил Эмилио.

— Не понимаю, на что ты намекаешь.

— Прекрасно понимаешь.

— Я не хочу об этом говорить.

— Не хочешь — не надо.

— Черт его подери, он ведь мне даже не нравится.

— Угу… Да только какое это имеет значение — нравится, не нравится?

Мишель что-то буркнула себе под нос, а Эмилио тихонько рассмеялся.

— О, Стефани! — Это был снова голос делового человека, владельца художественной галереи, исполненного готовности помочь и при этом не лишенного некоторой сентиментальности. — Как вы поживаете, дорогая?

Мишель с самым радушным видом включилась в разговор. Стефани Уиткомб заслуживала особого отношения — за последние несколько лет она потратила в их галерее сумму, уже приближавшуюся к шестизначной цифре.

— Полный успех, cherie, — обратилась к дочери Шанталь, когда та подошла к родителям. — Мы гордимся тобой.

— Мы оба горды. Выставка просто потрясающая! — воскликнул отец.

— Спасибо, papa. Вы пристрастны ко мне.

Этьен с улыбкой наклонился к Мишель и поцеловал в щеку.

— Естественно.

— Мы устраиваем завтра небольшой прием. Только для своих. В шесть часов. Приходи, хорошо?

«Небольшой прием» в устах Шанталь означал, что будет приглашено человек двадцать — тридцать, на террасе гостям предложат разнообразные напитки и незамысловатые, на первый взгляд, а в действительности самые что ни на есть изысканные закуски.

— Нет, татап, — на лице Мишель было написано огорчение. — Я буду занята.

— Какая жалость! А мы пригласили Никоса с Саской… Я думала, ты придешь с Эмилио.

  11