Особенно,... 
79 
— Может, и так.
Она негромко выругалась.
— Фурии, Бернард. Вороны и проклятые фурии.
В голосе его звучала боль:
— Исана…
Она остановила его, подняв руку.
— Нет, Бернард. Нет. Слишком много всего нужно сделать. Как там Тави?
Он крепко сжал губы на мгновение, но все же ответил:
— Неважно. Я обошелся с ним сурово. Ты ведь можешь представить себе, как меня бесило то, что я не понимаю, что происходит. Он расстроен.
— Вот нам и надо выяснить, что происходит. Надо же нам знать, грозит ему опасность или нет?
— Конечно. Что, по-твоему, мне нужно сделать?
— Спускайся в зал, к этим путникам. Будь с ними повежливее. Предложи еды. Разуй их.
— Разуть?
— Пусть кто-нибудь омоет им ноги, — фыркнула Исана, — как это принято в городе. Давай-давай. — Она зажмурилась, лихорадочно размышляя. — Я поговорю пока с Тави. И с этой Амарой. Надо же убедиться, что они не в худшем виде, чем это тебе показалось.
— Она измождена, — возразил он. — Похоже, за ней гнались.
— Значит, у нее будет меньше возможности солгать, — вздохнула она. — И еще мне стоит спуститься, поговорить немного с этими путниками. Как там гроза?
— Ну, не такая ужасная, как вчера, но все равно сильная. Все обойдется, если не выходить из дома, но я на всякий случай созвал всех в зал — так спокойнее.
— Хорошо, — кивнула Исана. — Чем больше людей, тем лучше. Не оставляй их без присмотра, Бернард. Не спускай с них глаз. Ладно?
— Не буду, — пообещал он. — А что Тави? Он должен знать.
Она мотнула головой.
— Нет. Он не должен забивать себе этим голову.
Судя по лицу Бернарда, он не слишком обрадовался этим словам, но спорить не стал. Он повернулся было к лестнице, но задержался, оглянувшись на свою спальню и на лежавшую на кровати девушку.
— Исана… Она тоже почти ребенок. Она измождена. У нее была возможность проявить себя плохо, и она не сделала этого. Тави говорит, она спасла ему жизнь. Дай ей отдохнуть.
— Я не собираюсь причинять никому боль, — сказала Исана. — Иди.
Лицо его посуровело.
— Я серьезно.
— Хорошо.
Он кивнул и молча исчез на лестнице.
Исана вернулась в спальню и взяла гребень с костяной ручкой. Потом откинула волосы за спину и постучала в дверь к Тави. Ответа не последовало. Она постучала еще раз.
— Тави, это я. Можно войти?
Молчание. Потом ручка повернулась, и дверь чуть приоткрылась. Она отворила ее сильнее и вошла.
В комнате у Тави царила темнота — ни одного огонька. Ну да, напомнила она себе, он же не может пользоваться фуриями огня и сидит здесь с тех пор, как вернулся, когда было светло. С окнами, закрытыми ставнями, да еще в предгрозовые сумерки, комната, казалось, полна была одними тенями. Она едва разглядела его силуэт на кровати в дальнем углу.
Она начала причесываться, дав ему шанс заговорить первым. Он хранил молчание, поэтому, выждав с минуту, она сама спросила его:
— Ты как, Тави?
— Почему ты сама мне не скажешь? — тусклым голосом отозвался он. — Я не заклинатель — откуда мне знать?
Исана вздохнула.
— Тави, это несправедливо. Ты же знаешь, я не по своей воле улавливаю состояние других.
— Мало ли чего несправедливого! — огрызнулся он.
— Ты огорчен из-за того, что сказал тебе дядя?
— Я весь год работал как проклятый ради этих овец, которых он мне обещал. А теперь…
Он замолчал от досады и тряхнул головой. Его отчаяние обволакивало Исану, как жар догорающего очага.
— Ты ошибся пару раз с выбором, Тави. Но из этого не следует, что…
— С выбором… — с горечью буркнул Тави. — Можно подумать, у меня был выбор. И вообще, теперь-то мне чего гадать с выбором?
Она подергала запутавшийся в волосах гребень.
— Ты просто расстроен. И твой дядя — тоже. Здесь нет ничего, что нельзя было бы решить, Тави. Я уверена, когда все успокоится немного…
Внезапный шквал досады и боли обрушился на нее. Гребень выпал из онемевших пальцев и стукнулся об пол. Она справилась с дыханием, хотя интенсивность эмоций Тави застала ее врасплох.
— Тави… С тобой все в порядке?
— Ничего такого, что нельзя было бы решить, — прошептал он. — Только решать нечего.
— Я не понимаю: у тебя весь мир на этих овцах клином сошелся?
— Ну не понимаешь, — буркнул он, — и не надо. И вообще, оставьте все меня в покое.
79 
