137 
Я с возмущением обнаружила, что он щедро позаботился о своем ублюдке, Роберте Дадли. В то время ему было тринадцать лет, и ему предстояло немало унаследовать после моей смерти и смерти брата Роберта, графа Уорвика. Он также получал определенные привилегии по достижении двадцати одного года, а до тех пор не должен был ни в чем нуждаться.
Разумеется, Роберт никогда не отрицал того, что этот мальчик — его сын. Но, поскольку он также был сыном леди Стаффорд, я полагала, что она и ее муж способны о нем позаботиться.
Мне Роберт оставил Уонстед и три небольших особняка, включая Дрейтон Бассет в Стаффордшире, где я со временем окончательно поселилась. Лестер-хаус также принадлежал мне, включая всю посуду и драгоценности, находящиеся в доме, но к моему горю и молчаливой ярости, Кенилворт достался Уорвику, а после его смерти должен был отойти ублюдку Дадли.
Более того, как я уже говорила, долги Роберта оказались намного больше, чем я могла себе представить. Его долги короне составляли двадцать пять тысяч фунтов. Он был очень щедр по отношению к королеве, и большая часть его долгов объяснялась именно его подарками Елизавете. Я ожидала, она учтет тот факт, что он умер, находясь на службе у государства. Обычно в таких случаях так и происходило.
Увы, на меня ее снисходительность не распространялась. Настал момент отмщения. Она покинула уединение, исполненная решимости взыскать с меня все долги, до единого фунта. Ее ненависть ко мне ничуть не ослабела после его смерти.
Она заявила, что средства для оплаты долгов должны быть изысканы среди утвари Лестер-хауса и Кенилворта, и потребовала немедленно составить соответствующую опись, чтобы вывезти предметы, отобранные для продажи.
По отношению ко мне она была беспощадна. Это приводило меня в ярость, но я ничего не могла с этим поделать.
Одно за другим мне приходилось продавать мои сокровища, ценности, бывшие частью моей жизни. В бессильной ярости я оплакивала расставание с ними, проклиная в душе королеву, но, как обычно, была вынуждена покориться ее воле.
Средств, вырученных от этих вынужденных распродаж, все равно не хватало для погашения всех долгов. Тем не менее мне было очень важно увековечить память Роберта мемориалом в часовне Бошамп. Мемориал с высеченным на нем девизом Роберта Droit et Loyal [17] изготовили из массивных глыб мрамора, Здесь же стояла мраморная фигура Роберта в воротнике святого Михаила, а рядом оставалось свободное место, предназначенное для меня, когда наступит и мой черед.
Так ушел из жизни великий граф Лестер. Спустя год я вышла замуж за Кристофера Блаунта.
Эссекс
Эссекс!
Так неожиданно и недостойно покинув Наше присутствие, где вам должно находиться, вы не можете не осознавать всей оскорбительности вашего поведения для Нас. Великие милости, щедро пожалованные Нами вам, подвигли вас пренебречь своими обязанностями, позабыв о том, что вы находитесь на Нашей службе; иному толкованию ваши странные действия не поддаются… Посему Мы повелеваем вам по получении этих писем незамедлительно отбросить все отговорки и заминки и поспешить предстать пред Нами, дабы выслушать дальнейшее изъявление Нашей воли. Остерегайтесь навлечь на себя Наше негодование, ибо ослушание грозит вам расплатой.
Какое-то время я наслаждалась своим новым замужеством и была абсолютно счастлива. У меня был привлекательный, молодой и любящий муж, который постоянно заботился обо мне, а не о другой женщине. Мой сын Роберт, граф Эссекс, быстро превращался в одного из самых приближенных фаворитов королевы. Казалось даже, что со временем он сможет занять место своего отчима.
— Недалек тот день, когда я скажу королеве, что она должна принять тебя, — сообщил он мне.
Он очень отличался от Лестера, всегда такого осторожного и скрытного. Иногда мне становилось за него страшно. У него было так мало такта, и он всегда говорил то, что думает, даже если это могло пойти ему во вред. Эти качества привлекали своей новизной, но я спрашивала себя, долго ли они будут нравиться такой тщеславной и привыкшей к беспрестанной лести женщине, как королева. Пока что Эссекс нравился ей своей юностью и необычностью, являясь для нее enfant terrible [18]. Он и сам всегда был чрезмерно тщеславен, но не переоценивает ли он свое влияние на королеву? — тревожилась я.
137 
