Глава седьмая
С немалым облегчением я узрела, сколь ясно и солнечно мое первое утро в Годлине; удивительно, впрочем, что ночной ливень сменился столь замечательной картиною. Разумеется, я не имела никакого представления о погодах в Норфолке — быть может, таковы типические последствия ночных гроз, — но не припоминаю, когда еще мне выпадало просыпаться под столь чистыми небесами и в столь живительном тепле. Лондонский воздух неизменно насыщали мгла густого тумана и запах горящего угля, и невозможно было стряхнуть ощущение, будто некий чужеродный пакостный налет украдкой обволакивает тебя, просачивается в поры и пропитывает все тело, незримо его убивая; здесь же я через огромные окна взирала на поместье, и мнилось мне, что стоит лишь выбежать наружу и наполнить легкие чистым и благодатным сельским воздухом, как все беды минувшей недели рассеются и лишатся власти над состоянием моей души.
Оптимизм придал бодрости духу, коему иначе угрожали бы смятение и одиночество. К удивлению своему, я замечательно выспалась, и всевозможные напасти вчерашнего дня — несостоявшееся свидание со смертью на вокзале, малоудачная беседа с Хеклингом, сомнения касательно моих нанимателей, этот нелепый кошмар, что привиделся мне в постели (ибо я совершенно уверилась, что это был кошмар и не более, фантазия, порожденная изнеможением и голодом), — все это отступило прочь. Настал первый день моей новой жизни вдали от Лондона, и я была полна решимости прожить его хорошо.
Почуяв аромат стряпни, я зашагала к его источнику анфиладою комнат первого этажа, и чем далее шла, тем сильнее становился запах. Я миновала гостиную, где накануне вечером сидела с детьми, весьма прихотливо убранную столовую, где за столом разместились бы двадцать персон, небольшую и чудесно освещенную читальню, коридор, где по стенам висели акварельные изображения бабочек, и, наконец, вошла в кухню. Я не знала, где трапезничают Уэстерли по утрам, поскольку дом мне еще толком не показали, но была уверена, что, пойдя на запах, обнаружу все семейство — они завтракают и ожидают меня. Весь этот вздор касательно родителей Изабеллы и Юстаса вот-вот разъяснится.
Но, как ни странно, кухня пустовала, хотя ароматы ясно говорили мне, что совсем недавно кто-то здесь стряпал.
— Доброе утро, — крикнула я и направилась к буфетной в поисках кухарки. — Есть тут кто-нибудь?
Однако нет, никого там не было. Я огляделась: полки ломились от провизии; в корзинах лежали свежие овощи и фрукты; в холодном шкафу обнаружились куски птицы и говядины в стеклянных лотках. На окне, подле каравая хлеба с орехами, уже укороченного на несколько ломтей, стояла плошка с коричневыми яйцами. Задумавшись, как поступить дальше, я обратила взгляд на красивое арочное окно в романском стиле, за каковым узрела дородную женщину средних лет в платье служанки, пальто и шляпе, с набитой сумкой в левой руке; грузная фигура направлялась по гравийной дорожке к конюшням Хеклинга, — должно быть, это помянутая накануне миссис Ливермор. Я не уточнила, кто она такая, предположив, что она служит экономкою, но наряд ее говорил о другом.
Ключ в двери буфетной не поддавался, и дверь поначалу не желала открываться, как и окна в моей спальне, — вновь попробовав с утра, я обнаружила, что они запечатаны наглухо. Эту дверь, впрочем, я одолела и вышла наружу, как раз когда женщина свернула за угол и пропала с глаз. Я окликнула ее, надеясь, что она услышит и вернется, однако ничего подобного не произошло, и я довольно резво устремилась следом, но за углом, куда я свернула спустя считанные секунды, женщины не оказалось. Я изумленно огляделась — ей некуда было спрятаться и никак невозможно так скоро пересечь двор, — но непреложный факт оставался непреложен: мгновение назад женщина была здесь, а теперь исчезла. По левую руку, за рощицей, у дверей конюшен смиренно стояла Винни, и от взгляда ее мне стало не по себе. Делать было нечего, и я в замешательстве возвратилась к буфетной.
К моему неудовольствию, дверь ее захлопнулась и заперлась изнутри — я не постигала, как это возможно, если я распахнула ее настежь, а в тот день не было ни ветерка; пришлось мне обогнуть дом, войти через парадную дверь — по счастью, открытую — и вновь проделать весь путь по первому этажу.
Нахмурившись, я села за кухонный стол, размышляя, как дальше поступить. Ожидается, что я сама сготовлю себе завтрак? А дети уже поели? Проснулись ли они или мне полагается их будить? Я уже решила было сходить наверх и постучаться к Изабелле, но тут, к ужасу моему, чьи-то руки схватили меня за щиколотки под столом, в точности как ужасное существо из моих ночных фантазий; однако не успела я закричать или вскочить, как из-под стола, озорно улыбаясь, торопливо выбрался маленький мальчик.