— И что с ними будет потом? — спросил Юстас. — Выйдут замуж?
— Господи боже, конечно нет, — усмехнулась я. — Тебе не кажется, что они чрезмерно юны? Ты вот представляешь, как выйдет замуж Изабелла?
Юстас слегка фыркнул, но примолк, поймав сестрин взгляд. Затем она мрачно воззрилась на меня — очевидно, моя легковесность ее рассердила.
— Я считаю, это было весьма грубо с вашей стороны, — тихо произнесла она. — Вы полагаете, никто меня не возьмет?
— Ну честное слово, Изабелла, — сказала я, надеясь рассеять этот мрак. — Ничего подобного я в виду не имела. Я лишь хотела сказать, что девочке твоих лет весьма необычно было бы пользоваться вниманием кавалера. Ты не согласна? Разумеется, со временем, когда ты подрастешь, твоей руки станет добиваться множество молодых людей.
— А вы, Элайза Кейн? — поинтересовалась она, взяв с парты карандаш и медленно вдавив остро отточенный кончик в левую ладонь. — Вы ведь не замужем, не так ли?
Я помедлила с ответом, опасаясь, что она поранится.
— Нет, — сказала я. — Не замужем.
— Но вы очень старая. Сколько вам лет?
— А как ты думаешь? — спросила я, в душе сожалея, что она об этом заговорила.
— Шестьдесят семь, — высказался Юстас.
— Мне двадцать один, нахал, — улыбнулась ему я.
— Двадцать один, однако не замужем, — продолжала Изабелла. — Вы не боитесь остаться синим чулком?
— Я об этом не думаю, — солгала я.
— Никогда?
— Никогда. В конце концов, у меня есть место. Здесь, в Годлин-холле. И я вполне довольна.
— Но вы разве не предпочли бы нам супруга? — спросила она.
— Ну, я не знаю, — отвечала я, и голос выдал мою неуверенность.
— Вы не хотите своих детей? Вам не утомительно заботиться о чужих?
— Я бы очень хотела своих детей. Надеюсь, однажды они появятся.
— Но ведь вы не сможете работать, если выйдете замуж? — не отступала она. Голос ее напряженно зазвенел, она костылем вгоняла в меня свою мысль, а острие карандаша все глубже вонзалось в ее ладонь; я занервничала: она вот-вот проткнет кожу, и прольется кровь.
— Это еще почему? — спросила я.
— А кто присмотрит за вашими детьми? Вы ведь не поручите их воспитание другой женщине?
— Изабелла! — прошептал Юстас, тыча ее в бок; на горестном его личике тревога мешалась с ужасом пред этими безобидными, казалось бы, замечаниями.
— Пожалуй, — отвечала я. — Надо полагать, мой муж станет работать, а я посвящу свое время детям. Так уж оно в жизни устроено. Но, Изабелла, все это лишь гипотезы, и…
— Дети — забота матери, не так ли? — продолжала она. — И ни одна женщина не должна ее замещать.
— Ну, наверное, — сказала я, уже не понимая, к чему она клонит.
— Вы ведь этого не допустите? — спросила она. — Если кто-нибудь попросит вашей руки? И если вы согласитесь? И если у вас родятся дети? Вы не допустите, чтобы их воспитывала другая женщина?
— Нет, — сказала я. — Это же моя обязанность.
— Значит, вы понимаете, — сказала она, получив, по видимости, удовлетворительный ответ, выпрямилась и отложила карандаш в желобок на парте.
— Что понимаю? — спросила я; я не постигала, как ни вдумывалась, что именно она мне внушала.
— Всё, — отвечала она, глубоко вздохнув, и отвернулась к окну. Я наблюдала за нею словно целую вечность; она будто погрузилась в некий транс, каковой овладел и мною; обе мы очнулись, лишь когда заговорил Юстас.
— Мисс Кейн, — тихо, почти шепотом произнес он, и я взглянула на него.
— Да, — сказала я. — За работу, дети. Нельзя же молоть языками весь день. Я предполагала сегодня заняться королями и королевами английскими. История наша весьма богата, и, надо думать, исторические рассказы вас увлекут.
— Мы кое-что знаем о королях и королевах, — заметил он. — В Годлин-холле однажды останавливался король.
Я рассмеялась.
— Неужели и вправду? — спросила я; быть может, он сочиняет из озорства.
— Вообще-то, и вправду, — отвечала Изабелла, оторвавшись от окна и вперив в меня пронзительные голубые глаза. — Нам папа рассказывал. Это, разумеется, было очень давно. Больше ста лет назад. Говоря точнее, в 1737 году. Когда хозяином Годлина был прадедушка.