Особенно,... 
63 
– Учти, многие назовут тебя предателем, – предупредил Шавано.
– Да, я знаю, – процедил Клинок сквозь зубы. – Но слышать такое от собственной жены!
Шавано счел за лучшее промолчать, а Клинок быстро вышел из комнаты. Он взбежал по лестнице и вошел в спальню – всего через несколько секунд после Темпл.
Она стояла перед ним, крепко сжав губы. Ее черные глаза метали молнии.
– Что тебе нужно? – гневно спросила она. – Убирайся отсюда! Я не разговариваю с предателями.
– Очень жаль, потому что мне как раз есть о чем с тобой поговорить.
Клинок заметил краем глаза какое-то движение. У шкафа, остолбенев, стояла Фиби, прижимая к груди пеньюар хозяйки.
– Оставь нас, Фиби, – сказал Клинок, распахивая дверь.
– Да-да, иди, – подтвердила Темпл.
Фиби тихонечко положила пеньюар на стул и шмыгнула за дверь.
– Ну вот, мы одни. Ты ведь этого хотел? – воскликнула Темпл. – Можешь кричать, можешь драться…
– Я тебя в жизни и пальцем не тронул! – взорвался Клинок. – Хотя, клянусь Богом, стоило бы. Тебе отлично известно, что я не бью женщин и что я не предатель.
– Ничего мне не известно, – огрызнулась она. – Я не знала, что ты готов отказаться от родины. Ведь это земля наших предков! – В ее голосе прозвучала боль.
– А я, по-твоему, не люблю родину? Неужели ты думаешь, что я хочу покинуть эти долины и горы, где мой народ жил с незапамятных времен?
– Наверно, не любишь. Иначе ты не соглашался бы так легко отсюда уехать.
– Люди значат для меня больше, чем земля. Народ чероки – это прежде всего люди, а не горы и не долины, как бы они ни были мне дороги. Я не могу видеть, как мой народ истязают и унижают. А впереди – ни надежды, ни просвета. Разве ты не видишь, что наши люди с каждым днем деградируют все больше и больше? Еще немного, и их дух будет сломлен.
Он пытался убедить ее, но видел, что Темпл не слушает. Тогда, стиснув кулаки, Клинок воскликнул:
– Это ты во всем виновата!
– Я? – изумилась она.
– А кто же? Это ты втянула меня в политику. Я не желал иметь ничего общего ни с переговорами, ни с Советом. Но ты, твой отец, да и мой отец тоже заставили меня взвалить на себя груз ответственности. Теперь же, когда я подчинился вашему желанию, вы мной недовольны. А ведь мне все это не нужно, я превосходно обходился и один.
– Ты всегда искал в жизни легких путей.
– Легких путей? – Он рассмеялся, недоверчиво покачав головой. – Ничего себе «легкие пути»! Женщина, которую я люблю, смотрит на меня с презрением и называет предателем. Со всех сторон меня окружают подозрительность и недоверие. Кое-кто уже начинает мне угрожать. Если б я искал легких путей, Темпл, я был бы заодно с Джоном Россом.
Темпл дрогнула, не выдержав его взгляда, и Клинок улыбнулся. Он увидел, что она больше не сердится, и его гнев тоже растаял без остатка. Главное, Темпл поняла: он говорит правду.
– Ты можешь спорить со мной сколько угодно, но пусть эти споры не встают между нами. Ведь я люблю тебя.
Он приподнял ее лицо за подбородок, заглянул ей в глаза, прочел в них смятение и боль.
– Я тоже тебя люблю, – сквозь слезы прошептала она. – Просто я хочу, чтобы…
– Не нужно слов.
Он закрыл ей рот долгим поцелуем, однако обнимать не стал.
Пусть решает сама. Он хотел, чтобы она сделала первый шаг. Темпл должна понять, что никакие разногласия не могут вбить между ними клин.
– Милый…
Ее руки обхватили его за шею, притянули к себе.
Этого было достаточно. Клинок крепко обнял жену, впился ей в губы страстным поцелуем. Он прекрасно понимал, что ей страшно. Ему и самому было не по себе. Ведь они чуть не потеряли друг друга. Смогут ли они сохранить любовь и страсть, когда их разделяет столь многое?
Часть вторая
Мы припадаем к земле, произведшей нас на свет, ибо она – наша первая любовь; мы припадаем к этой земле еще и потому, что это наша последняя любовь…
18
Гордон-Глен
4 декабря 1835 г.
Элайза читала вслух газету под мерное постукивание вязальных спиц. Темпл почти не слушала, озабоченно поглядывая на мать. Последний раз она видела Викторию больше месяца назад. За это время мать совсем сдала – щеки впали, под глазами легли синие тени, в волосах проглядывали седые пряди. Виктория выглядела гораздо старше своего возраста. Да и вязала она не так, как прежде – куда медленней, неуверенней. То и дело останавливалась, отдыхала. При этом Виктория делала вид, что следит за тем, как вяжет двенадцатилетняя Ксандра, но старшей дочери было ясно, что это лишь предлог.
63 
