Особенно,... 
50 
Последнее, что я помню из своих действий — это как Синсар Дабх завладевает мною, а я кричу Джаде бежать. Я молюсь, чтобы она послушалась меня и бежала быстро и далеко. Если я пожертвовала всем, чтобы спасти ее, лишь для того, чтобы убить…
Я даже не могу закончить эту мысль.
Бэрронс. Конечно, он бы пришел за мной… за ней. Он мертв? Я убила его? Опять? Что делала Книга со своей свободой? Конечно, у нее есть цели, ориентиры. Но какие? Учитывая, что я таскала эту штуку в себе всю свою жизнь, я не очень-то много знаю о ней, за исключением того, что она склонна к ребяческим насмешкам и угрозам К'Вракнуть мир. Но чего она на самом деле хочет? Без сомнений, под ее развязным маниакальным поведением кроется острый, сосредоточенный, превосходный разум.
Я заставляю себя дышать медленно, глубоко, стараюсь упорядочить мысли, но запах Мэллиса заполнил гардеробную тошнотворным запахом его одеколона с ноткой разложения, которая пристала к его одежде, и внезапно я не могу оттуда выбраться достаточно быстро. Один лишь его запах отбрасывает меня назад ко времени, проведенном в адском гроте под Бурреном, а мне нужно полностью быть здесь и сейчас.
Я использую в качестве опоры шляпные коробки и небольшой сундук, пошатываясь, выбираюсь из гардеробной и вываливаюсь в спальню, где оседаю у стены, подтягиваю ноги к груди, обхватываю их руками и опускаю голову на колени.
Жизнь была такой простой. Когда мы молоды, кажется, что великие приключения поджидают нас за каждым углом. Мы сильны, выносливы, невредимы. Мы думаем, что наша вторая половинка уже на пути к нам, мы поженимся, заведем детей и будем любимы. Я купилась на это. Я думала, что буду воспитывать детей с Алиной, ходить по магазинам в Атланте, ходить на родительские собрания и наслаждаться семейными праздниками. Проводить ленивые летние вечера, слушая музыку тихо поскрипывающего крыльца под медленно вращающимися вентиляторами, потягивая пропитанный магнолиями бриз и сладкий чая, наблюдая, как растут мои дети в нормальном и приличном по большей части мире.
Возможно, для некоторых людей так и есть.
Но это никогда не было моей судьбой.
Думаю, мне были дарованы двадцать два блаженных, лишенных травм года лишь потому, что потом все грандиозно испортилось. Я серьезно, моя богомерзкая жизнь была предсказана тысячу лет назад Мориной Бин, полубезумной посудомойкой, которая напророчила, что одна из сестер Лейн умрет молодой, а другая будет желать смерти (да, именно такое чувство) и чем раньше их убьют, тем лучше будет для мира. Если это не судьба, то что?
Но погодите… прачка-предсказательница также сказала, что в великое озеро вселенной можно бросить много камней, много вариантов. И Кэт говорила, что мы лишь в самом начале предсказаний Безумной Морри. А значит, несмотря на губительное положение дел сейчас, Земля выживет и продержится еще какое-то время. Человечество справиться.
Мне нужно лишь выяснить, какова моя роль в обеспечении такого исхода.
Я должна убить себя? Мой нынешний возраст достаточно молод? И на этой ноте, действительно ли моя сестра все еще жива? Если да, не поэтому ли все пошло наперекосяк — потому что ни одна из нас не умерла?
Я очищаю мысль о суициде от всех эмоций и взвешиваю ее лишь как разумный вариант. Устранит ли это потенциальную угрозу, которую я представляю для мира?
Если это положит конец существованию Синсар Дабх, тогда безоговорочно — да.
Я не хочу умирать.
Внезапно знакомое напряжение стискивает мое тело. Я пристально смотрю сквозь тускло освещенную комнату на дверь.
Иерихон Бэрронс.
Он жив. Я не убила его.
И он здесь.
Дверь открывается, и время как будто зависает, проигрываясь в замедленном режиме. Такое чувство, будто я сто лет его не видела, возможно, потому что боялась больше никогда его не увидеть. Книга контролировала меня пятнадцать часов, и поскольку я знаю, что ему требуется больше времени, чтобы вернуться оттуда, откуда он возвращается, значит, я его не убивала. Слава небесам. Он невообразимо выходит из себя, когда я делаю это, как будто это личное оскорбление.
Он одет в черные кожаные штаны и белую рубашку, рукава закатаны, обнажая сильные предплечья и широкий кельтский браслет из серебра. Его прекрасное лицо как всегда непостижимо. Я использую слово «прекрасный», но для остального мира он не такой. Случайный наблюдатель нашел бы его пугающе кровожадным, животным, тревожно хищным. Генетический штамп лица Иерихона Бэрронса отправился в мусорную корзину генетического бассейна тысячелетия назад. Черты его лица резкие, первобытные, брови выступают, и он может казаться по-настоящему диким, если вам удастся взглянуть на него украдкой, когда он думает, что его никто не видит. Его глаза такие темные, что кажутся почти черными, а когда он злится, в них мелькают кровавые искорки. Его волосы цвета полуночи, гладкие и черные. Его лицо — одно из самых симметричных из всех, что я видела в своей жизни. Его тело… Ну, я вижу в нем грациозную ловкость и мощь зверя даже тогда, когда он в человеческой форме.
50 
