В раздумьях он совсем забыл про дорогу, и темнота застала князя между деревнями. Пришлось спутать уздечкой вороному ноги, а самому, как романтичному мальчишке, глубоко-глубоко забраться в случившийся у дороги стог – чтобы комары не достали. При этом у князя появилась шальная мысль направить к древнему чародею свою спящую душу, но день оказался слишком тяжелым, и он провалился в объятия Морфея куда раньше, чем успел сосредоточиться.
Вечером следующего дня князь Сакульский уже въезжал в ворота своего московского дворца.
Хорошо быть вольным князем – да жизнь обязательно извернется так, что без хомута не оставит. Стараниями ярыги особняк сиял порядком и чистотой. Однако жить в нем все равно никак не получалось. В нем было роскошное иноземное бюро из красного дерева – но не имелось ни бумаги, ни чернил. Были буфеты – не имелось кубков, стояли шкафы – на полках отсутствовало сменное белье, в сундуках не хватало запасной одежды, в погребах – вина и припасов, в трапезной – блюд и тарелок. Каждый день князь совершал для себя небольшое открытие по поводу того, что надлежало еще что-то купить, выбрать, починить. И это не считая того, что лошадям требовался хотя бы навес – а ну, дождь зарядит? Для выстилания двора была нужна солома, для лошадей и постелей – сено, самому князю – баня. Человек он или нет? Не к Кошкину же на помывку напрашиваться!
И так день за днем: хлопоты, хлопоты, хлопоты. Поэтому Зверев не особо удивился, когда в светелке с бюро, где он разбирался со списками покупок, появилась молодая женщина в опрятном малиновом сарафане, надетом поверх полотняной рубахи с вышитыми синей лентой рукавами и синем же платке. У Еремея рук на все не хватало, по дому и двору постоянно бегали десятки помощников и работников.
– Тебе чего, милая? – поднял он голову на звук шагов.
– О милости прошу, княже, – низко поклонилась гостья, взмахнула рукой.
– Чем смогу, помогу такой красавице, – улыбнулся Андрей. – Что случилось?
– Сказывают люди, мясо вяленое, тушеное и иные припасы ты скупаешь. Изрядно, сказывают, амбары по всей Руси опустошил.
– Было дело, – согласился Зверев.
– Просьба у меня к тебе, княже. Понимаю, много тебе надобно, с большими купцами дело имеешь, на мелочи не размениваешься. Однако же… Может, княже, и у меня для нужд своих пять телег товара возьмешь? Там и мясо у меня сушеное, и рыба, и солений много. Издалеча везла, на московский торг надеялась. А тут куда ни заехать, везде серебро спрашивают, и места на торгу начисто поделены.
– То не себе я скупал, милая, то для нужд государевых, – развел руками Андрей. – А от государя я нынче отлучен. В опале. Даже попросить за тебя никого не могу, все от меня, как от чумного, шарахаются. Боятся, царская злость и на них перекинется. Уж извини.
– И ты меня прости за беспокойство, княже, – поклонилась женщина и торопливо выскочила в коридор.
Князь несколько мгновений смотрел ей вслед, пытаясь понять, кого же гостья ему напомнила. Пожав плечами, бросил недочитанные бумаги в бюро, закрыл крышку, поднялся наверх, в ставшую привычной светелку, выглянул в распахнутое из-за августовской жары окно. На дворе стояли пять крытых рогожей возков. Лошади лениво помахивали хвостами, на телегах развалились двое совсем молодых, еще безусых возничих. Хозяйки, видно, не было.
– Прости, княже, что опять тревожу, – окликнули Андрея из-за спины.
– Ничего, – крутанулся Зверев. – Цейтнота у меня пока нет.
Тонкие губы, острый вздернутый носик, щеки с ямочками… Где он все это видел?
– Прости за дерзость, княже, – опять поклонилась гостья. – Но ты, я вижу, волосы не бреешь, траур по кому-то носишь. Тревожусь, Андрей Васильевич… Может, не ведаю я о чем-то?
– Не может быть! – внезапно обожгло Андрея. – Варя?! Ты?! Как ты, откуда? Что же ты молчишь?
– Я бы не тревожила, княже, – потупила она глаза, – да беда у меня такая с товаром. Прямо и не знала, куда податься. Прямо хоть плачь… Люди на тебя и показали.
– Черт с ним, с товаром! – Зверев схватил ее за руки, втащил в светелку, посадил перед собой на стул. – Давай, рассказывай. Как ты живешь, где?
– Я… – Она отвела взгляд и прикусила губу. – Я сына три года тому… родила…
– Сын, – кивнул Зверев. – Я помню, батюшка сказывал. Ты вышла замуж. За какого-то Терентия. Родила сына, потом еще одного…
– Неправда, Андрей Васильевич! – вскинулась женщина. – Сына я родила, а опосля боярин меня замуж за Терентия Мошкарина выдал. Дабы малыш в сиротстве не оставался. И никого второго не рожала, бо старый уж Терентий и ничего ему не надобно. Токмо и хочет, чтобы в дряхлости было кому воды подать и глаза в смертный час закрыть.