127 
Поздно вечером подъехал я к массивной арке этих ворот. Возле них стояла многочисленная стража; обо мне, по-видимому, знали, ибо мне было сказано, что Саруман ждет. Я въехал под арку, ворота бесшумно захлопнулись за мной, и вдруг меня охватил страх, но я не понял, почему.
Я подъехал к башне Ортханк и поднялся по ступеням крыльца. Саруман встретил меня у входа и проводил к себе в верхний покой. На пальце у него я заметил кольцо.
«Значит, ты пришел, Гэндальф», — сказал он хмуро, но мне показалось, что в глубине его глаз блеснул белый луч холодной насмешки.
«Да, пришел, — ответил я. — Я пришел к тебе за помощью, Саруман Белый!»
Этот титул, по-видимому, разозлил его.
«Неужели, Гэндальф Серый? — спросил он с издевкой. — За помощью? Редко приходится слышать, что Гэндальф Серый просит помощи, — такой хитрый и умный, такой вездесущий, который лезет во все дела, даже если они его не касаются!»
Я смотрел на него и удивлялся.
«Но если я не ошибаюсь, — сказал я, — сейчас надвигаются события, которые потребуют объединения всех наших усилий?»
«Может быть, и так, — ответил Саруман, — но ты поздно об этом подумал. Сколько времени, хотел бы я знать, ты скрывал от меня, Главы Совета, дело огромной важности? И почему вдруг бросил свое тайное убежище в Хоббитшире и явился сюда?»
«Девятеро снова явились, — ответил я. — Переправились через Великую Реку. Радагаст сказал мне об этом».
«Радагаст Карий! — расхохотался Саруман, больше не скрывая презрительной издевки. — Радагаст Укротитель Птичек! Радагаст Простак! Дурень Радагаст! У него хватило ума только на то, чтобы сыграть роль, которую я ему определил. Ты здесь, а это было единственной целью моего поручения. И ты останешься здесь, Гэндальф Серый, пора тебе отдохнуть от странствий. Ибо так решил я, Саруман Мудрый, Саруман Изготовитель Колец, Саруман Многоцветный!»
Тогда я увидел, что показавшееся вначале белым, его одеяние было совсем не белым, а сотканным из многих цветов, которые переливались и меняли оттенки при движении так, что рябило в глазах.
«Мне больше нравился Белый», — сказал я.
«Белый! — фыркнул он. — Он годится только для начала. Белую ткань можно покрасить. Белую бумагу можно исписать. Белый цвет дробится на семь цветов».
«И перестает быть белым, — упорствовал я. — А тот, кто дробит, чтобы узнать суть разрушив, сходит с тропы Мудрых».
«Зря ты со мной говоришь, как с теми дурнями, которых набрал в друзья, — сказал Саруман. — Я вызвал тебя сюда не для того, чтобы ты мне морали читал, а для того, чтобы предложить тебе выбор».
Он выпрямился и, стоя, произнес речь, по-видимому, приготовленную заранее:
«Древняя Эпоха прошла. Средняя проходит. Наступают Новые Дни. Время эльфов кончилось. Начинается наше время. Мир будет принадлежать людям, а мы должны управлять ими. Но нам нужна власть, большая власть, чтобы делать то, что мы хотим, потому что только Мудрые видят, в чем истинное благо».
«Слушай, Гэндальф, старый друг и помощник, — продолжал он, подходя ближе ко мне и понижая голос, — я сказал «мы», потому что если ты присоединишься ко мне, нас будет двое. Рождается новая сила. В борьбе с ней старая тактика и старые союзы не помогут. Эльфы и вымирающие нуменорцы обречены. У тебя, у нас фактически нет выбора. Мы можем присоединиться к новой Силе, и это будет мудро, Гэндальф. В ней надежда. Она вот-вот победит. Тех, кто ее поддержит, ждет великая награда. Эта Сила крепнет, Гэндальф, и возвышает преданных ей друзей. Имея терпение, мы, Мудрые, сможем научиться направлять ее и управлять ею. Мы дождемся своего часа, замкнем до времени свои сердца и души, может быть, втайне пожалеем о неизбежных проявлениях Зла, но примем и одобрим высокие конечные цели: Знание, Закон, Порядок. Мы всегда стремились к ним, но наши усилия были напрасны, ибо слабые и праздные друзья скорее мешали нам, чем помогали. Цели наши не изменились и не изменятся, меняются средства».
«Саруман, — сказал я, — я уже слышал такие речи. Их произносят посланцы Мордора, обманывая несведущих. У меня в голове не укладывается, что ты мог вызвать меня в такую даль для того только, чтобы у меня устали уши?»
Он бросил на меня косой взгляд и промолчал. Потом сказал:
«Вижу, что не смог растолковать тебе, что такое путь истинно мудрых. Не настало время? Я же предлагаю лучший путь!»
Он подошел совсем близко, коснулся моей руки длинными пальцами и прошептал:
127 
