— Но при чем здесь я? Я не просила об этом.
— Неужели? А я думаю — просила. — Анна застыла от удивления.
— Не понимаю. Что вы имеете в виду, Кларисса?
— Я имею в виду, что Филип мертв, Рутерфорд выжил из ума, я теперь просто вдова, а ты завладела домом, кругленькой суммой годового дохода, и Доминик тебе больше не нужен. Ты очень умная, Анна! Умная, коварная и расчетливая.
Анна опешила.
— Кларисса, вы хотите сказать, что это моих рук дело?
— Разумеется, ты все подстроила! Все! С самого начала, когда соблазнила моего сына, потом женила на себе, и вплоть до сегодняшнего дня, когда ты не только стала маркизой, но и единственной законной владелицей Уэверли Холл.
— Нет! — Анна в отчаянии потрясла головой. — Это ужасные обвинения. Вы не правы. Я ничего не подстраивала. И нет ничего незаконного в том, что герцог отдал мне Уэверли Холл.
— И ты осмеливаешься отрицать, что хитростью и лестью завоевала любовь герцога, да так, что он написал эту кошмарную дарственную?!
— Мы друзья!
— Друзья! — в бешенстве передразнила Кларисса, и у нее по щекам потекли слезы. — О-о, ты знала, что нужно делать, и отлично выполнила свою задачу. Сыграла роль его сына! Скакала с ним по утрам на лошадях, обсуждала лондонские газеты, проверяла с ним фермы, купила все эти дорогие машины, и даже знаешь, как они работают. А уж когда ты обнаружила неточности в бухгалтерских книгах, это был coup de grace (последний удар — фр.)! Поймать управляющего на том, что он присвоил деньги… это было гениально, Анна! Его тут же увольняют. Теперь управляющего нет, а ты владеешь богатейшим имением в Англии! Какая же ты умная и ловкая!
— Но Филип крайне редко сюда приезжал, а управляющий действительно оказался вором. Кто-то ведь должен был заниматься имением. Дом не возвращался. Я делала только то, что мне пришлось делать! — пыталась объяснить Анна.
— Да уж, тебе многое пришлось сделать, это точно, — подхватила Кларисса.
Анна на мгновение потеряла дар речи. Взгляд Клариссы был холоден и суров.
— Ты все продумала, начиная с того момента, когда соблазнила Дома.
— Я не соблазняла Дома, — тихо проговорила Анна.
— Ты соблазнила моего сына! Ты, американская сирота без единого пенса в кармане, ты, ничтожество! Он бы в жизни на тебе не женился!
Анна сжалась, как от удара. Последние слова Клариссы были правдой.
— Неужели вы никогда не простите меня? Ни за скандал, ни за то, что я полу-американка, ни за то, что я вышла замуж за Дома?
— Да, я ничего тебе не прощу. Ты окрутила моего сына, чтобы завладеть его титулом и состоянием!
— Мне жаль, что вы думаете именно так, — сказала Анна. Ей хотелось скорее закончить этот разговор, похожий на ссору. — Сегодня для всех был трудный день. Вы устали. Завтра все покажется по-другому.
— Я думаю так с того самого дня, как ты вышла замуж за моего сына, и вряд ли завтра начну думать по-иному. И я не одинока в своем мнении о тебе, Анна.
— Я хорошо знаю, что обо мне говорят. — Кларисса саркастически рассмеялась. — В деревне все знают правду!
— Правда в том, что я любила Дома, когда выходила за него замуж, — прошептала Анна.
— Правда в том, что ты — расчетливая американка, мечтающая стать герцогиней.
Анна молчала. Именно в этом ее обвиняли все четыре года, но только не так открыто, не в лицо. Все знали, что ее отец, американец Фрэнк Стюарт, не оставил ей ничего, и она появилась на пороге дома своей тетки одиннадцатилетней сиротой, действительно без единого пенса в кармане. Но почему-то никто не хотел при этом вспоминать о ее матери, Джанис, младшей сестре Эдны, которая умерла во время родов, дав жизнь Анне, Джанис, принадлежавшей к знатному дворянскому роду Стенхоупов.
Анну считали бедной американской родственницей, расчетливой шлюхой, соблазнившей жениха своей несчастной кузины прямо во время се помолвки. Анна полагала, что эту грязную ложь усердно распространяют Эдна и Фелисити: ни кузина, ни тетя со дня свадьбы не разговаривали с ней. И никто из их круга.
— Ты околдовала Рутерфорда и прислугу… так же, как в ту ночь, в саду, ты околдовала моего сына, — продолжала бесноваться Кларисса.
— Нет, — еле слышно прошептала Анна.
— Тебе не удастся одурачить меня, Анна, никогда не удастся! — почти закричала Кларисса. — Ты кажешься добропорядочной, но это одна только видимость.
— Значит, все, что я скажу, останется для вас лишь сотрясением воздуха?
— Да.
— Тогда не стану и пытаться. — Анна старалась держать себя в руках, но следующие слова Клариссы вывели ее из равновесия.