7 
— Не слишком ли поздно для отцовских советов. папа?
— К сожалению, да, — тихо ответил Филип.
Вид кладбища и одетых в черное людей вернул Доминика к действительности. Он постарался унять дрожь. Да, в последний раз, когда он виделся и говорил с отцом, тот упомянул о своей смерти. Какая ирония судьбы!
Дом попытался заставить себя забыть, не думать о последних словах отца, но чувство вины не только не проходило, но продолжало расти. А у Доминика и так достаточно поводов, чтобы винить себя, хватит до конца жизни.
Дом глубоко вздохнул, и его взгляд скользнул по знакомому сельскому пейзажу. Стоял погожий солнечный летний день. Безоблачное голубое небо, кругом пышная трава и, куда ни глянь, повсюду цветы. Местность представляла собой ряд пологих склонов: в отдалении бело-розовым пятном едва виднелся Уэверли Холл. В нескольких милях за Уэверли Холл начиналось побережье Ла-Манша. К северу холмы поднимались гораздо круче, далеко-далеко на них, среди каменных стен и изгородей пестрели крапинки — стада коров и овец.
Дом перевел взгляд на мовилу. Мокрая красновато-коричневая дыра напоминала ему сочащуюся рану на поверхности плодородной земли. Это было кощунство, и, хотя Дом не был истинным верующим, — он перестал верить в Бога во время войны, — сейчас его охватило желание помолиться.
— Боже милостивый, — прошептал он, — прими душу отца моего, помоги ему обрести покой и благослови его. Аминь.
Перед глазами все расплылось, и Дом несколько раз с силой моргнул, пока предметы вновь не приняли своих обычных очертаний. Один человек в толпе был на голову выше других и притягивал его взгляд. Герцог Рутерфорд. Он стоял, опустив седую голову и прижимая платок к губам; его плечи тряслись. Он не скрывал слез.
У Дома к горлу подкатил комок. Дед был для него отцом гораздо больше, чем Филип.
Гроб из дорогого красного дерева, отполированного до блеска, увитый белыми гвоздиками, уже стоял на земле. У Доминика сжалось сердце. Мать позаботилась о том, чтобы гроб был самым лучшим. Как и все, что предназначалось для посторонних глаз. Иногда Дому казалось, что леди Кларисса боится совершить на людях какую-то ужасную ошибку. Она всегда была элегантна, благовоспитанна, женственна и грациозна. Он не мог понять, как ей удается так выглядеть, особенно сегодня. Но понимал, почему это так важно для нее. Ведь Кларисса до замужества была всего лишь дочерью священника, однако, глядя на нее сейчас, никто об этом не догадался бы.
Останься Филип в живых, Кларисса Сент-Джордж в один прекрасный день стала бы герцогиней. Дом попытался разглядеть, плачет ли его мать, но из-за густой вуали, закрывавшей ее лицо, это было невозможно. Впрочем, Доминик не думал, что она станет открыто демонстрировать горе. Он даже не был уверен в том, что она вообще будет! горевать: Кларисса и Филип уже много лет жили порознь,
Дом не отрываясь смотрел, как гроб начали опускать в могилу… Слишком поздно он начал сожалеть о том, что его душа пуста и что он не любил Филипа так, как подобает сыну любить отца. Слишком поздно он стал сожалеть о прошлом.
Если бы только Анна могла забыть тот единственный миг, когда душной летней ночью в саду за Уэверли Холл ее страсть вырвалась наружу!
Но она не могла его забыть. И никогда не сможет. До самой смерти. Это была вершина всех ее мечтаний и самых безумных фантазий. В ту ночь… В ту ночь Анна думала, что Дом любит ее так же сильно, как и она его.
Только две недели спустя она поняла, как жестоко ошиблась.
Анна вдруг осознала, что последние несколько минут смотрит на Доминика Сент-Джорджа, а все вокруг перешептываются и буквально пялятся на нее.
Она отвернулась и зажмурила глаза. Вряд ли Дом надолго останется в Уэверли Холл. Но даже если он все же решит…
Она ему этого не позволит.
Анна открыла глаза: ее взгляд против воли устремился в ту сторону, куда она избегала смотреть с самого приезда на кладбище. Фелисити предпочла надеть вместо черного платья сизо-серое. Она еще никогда не выглядела такой красивой. Или, может быть, за долгие четыре года Анна просто забыла, как изумительно прекрасна ее кузина? С нее можно писать картину. В присутствии Фелисити Анна снова почувствовала себя невзрачной и даже по-детски неуклюжей.
Анна вскинула голову. Ей двадцать один, и она уже никогда не будет ребенком. Дом позаботился об этом. Ей теперь нечего стесняться или бояться. Фелисити, вероятно, тоже скоро вернется в Лондон и вряд ли когда-нибудь снова приедет сюда. Анне хотелось, чтобы они оба уехали. И как можно скорее.
7 
