19 
А ему этого очень не хотелось.
Нет, он по-своему любил Аннабель. Любил и даже уважал. Во многих отношениях она действительно была неповторимой, единственной в своем роде. К примеру, какая другая женщина сумела бы так умно и ловко организовать бизнес, приносивший им столько денег? И даже сама стала бы участвовать в «производственном процессе», если цена была значительной?
С другой стороны, Фрэнки давно мечтал об уик-энде в Атлантик-Сити, да и Аннабель, насколько он знал, была не особенно близка с матерью. Она редко вспоминала родителей, а если и делала это, то в ее голосе и словах не было и намека на тепло и благодарность.
Потом Фрэнки пришло в голову, что раз новости об убийстве Джеммы Саммер-Маэстро передают по телевизору, ему вовсе не обязательно самому сообщать Аннабель о несчастье. Она и сама скоро все узнает и позвонит ему, а он… он может сделать вид, что не слышал звонка.
Пожалуй, решил Фрэнки, так будет лучше всего. Он выключит телефон, чтобы насладиться хотя бы несколькими часами свободы.
И, радуясь тому, что выход нашелся, Фрэнки покинул номер и спустился в казино, где присоединился к Бобби и Эм-Джею.
— Где ты был, приятель? — спросил Эм-Джей, махнув рукой на свободный стул за столиком для блек-джека.
Многие женщины находили Эм-Джея неотразимым. Он и в самом деле был хорош собой, особенно обворожительной была его ослепительная белозубая улыбка, а вот ростом Эм-Джей подкачал. Должно быть, именно это обстоятельство и вызывало у женщин подсознательное желание опекать «малыша». Впрочем, как только они оказывались с ним в постели, они сразу же забывали о своих материнских чувствах: Эм-Джей был живым доказательством того, что мужские достоинства с ростом никак не связаны.
— Сидел в сортире, — беззаботно отозвался Фрэнки, и женщина, сидевшая за дальним концом стола неодобрительно нахмурилась. — А что?
— А то, что, пока тебя не было, я успел просадить последние штаны. Зато Бобби сорвал солидный куш.
— Бобби всегда выигрывает, — проворчал Фрэнки, усаживаясь. — Это у него наследственное.
Ненадолго оторвав взгляд от карт в руках сдающего, Бобби безмятежно улыбнулся.
— Бери карты. Играй, — коротко сказал он. — Я хочу, чтобы за этим столом появился хотя бы один человек, который знает, как нужно ходить.
— Ах вот как? — Эм-Джей закатил глаза. — Я тут, можно сказать, из кожи вон лезу, чтобы ему угодить, и где благодарность?!
Фрэнки передал крупье деньги и получил взамен несколько фишек.
— Играю, — решил он.
Бобби бросил на него еще один быстрый взгляд.
— Вытри нос, — сказал он негромко. — У тебя такой вид, словно ты упал лицом в банку с детской присыпкой. И что хорошего ты в этом находишь?
— Кайф. — Фрэнки привычно-небрежным движением смахнул с ноздрей следы белого порошка. — Я нахожу в этом кайф.
Нескрываемое неодобрение, с каким Бобби относился к его увлечению кокаином, всегда задевало Фрэнки. Без кокса он не чувствовал себя полноценным человеком, и дело было даже не в приподнятом состоянии духа, которое дарила ему каждая новая порция белого порошка. С некоторых пор Фрэнки уже не мог обходиться без дозы.
С Бобби Фрэнки впервые встретился в «Настроении» примерно год назад, когда Эм-Джей через общих знакомых пригласил его обслуживать несколько частных вечеринок. Вскоре, однако, Фрэнки и Бобби выяснили, что спят с одной и той же девушкой — Сиринити, холодной и расчетливой стервой. Сиринити была уверена, что, заставив их ревновать, сумеет управлять обоими, но Фрэнки и Бобби неожиданно подружились, хотя и происходили из совершено разных семей. Бобби, как все отлично знали, имел надежные тылы, тогда как Фрэнки был сыном домашней хозяйки и руководителя одного из чикагских профсоюзов — неуравновешенного и жестокого итальянца, который много пил и регулярно избивал жену и сына. Как-то раз, когда Фрэнки было пятнадцать лет, он попытался защитить мать, но отец измордовал его до такой степени, что подросток попал в больницу. Две недели спустя — не успели как следует зажить полученные ушибы, — Фрэнки попрощался с матерью и тайно отправился в Нью-Йорк, хотя в кармане у него было всего семьдесят долларов с мелочью. Домой Фрэнки больше не вернулся, хотя воображение не раз рисовало ему, как он врывается в их чикагскую квартиру и всаживает отцу между глаз все шесть пуль из своего позолоченного «кольта». Никакого «кольта» у него, правда, не было, однако ярость и гнев, которые Фрэнки начинал испытывать при одном воспоминании об отцовских кулаках, нисколько не остыли за прошедшие годы. При этом со стороны Фрэнки производил впечатление человека миролюбивого и мягкого, и общаться с ним в большинстве случаев действительно было приятно.
19 
