— А ты, собственно, кто такой? — настороженно спросил Джеральд М.
— Меня зовут Фрэнки Романо, и я — друг вашей дочери. Рад познакомиться с вами, сэр.
— Сэр!.. Это надо же!.. — Джеральд М. расхохотался. — Как ты думаешь, сколько мне лет, сынок?!
«Хреново, — подумала Куки. — Кажется, Фрэнки и мой папец уже спелись. Нашли, блин, родственную душу!»
Пока продолжался этот разговор, Макс старалась держаться в тени. Она считала, что выполнила данное подруге обещание, и уже собиралась потихоньку улизнуть вместе с Тузом, но Куки не дала ей такой возможности.
— Останься, — шепотом взмолилась она. — Ну хоть еще на немножко, иначе Фрэнки так и будет торчать здесь, с отцом. Его нужно отвлечь, а одна я не справлюсь.
— Но, Куки… — начала было Макс.
— Пожалуйста! — прошипела та, делая большие глаза.
И Макс пришлось остаться.
* * *
Бобби и Денвер сидели возле бассейна в клубе «Настроение» — в открытой кабинке, освещенной несколькими декоративными свечами в круглых стеклянных шарах-подсвечниках. На часах было около полуночи: музыка гремела на полную мощность, а все столики были заняты парочками и шумными компаниями. Больше всего в зале было красивых девушек; даже официантки в довольно откровенной униформе выглядели так, словно сошли со страниц модного журнала. В этой типично клубной атмосфере Денвер сразу почувствовала себя не в своей тарелке. Она никогда особенно не жаловала подобные заведения, совершенно искренне считая, что ночной клуб — это место для богатых бездельников, которым нет нужды беспокоиться о том, что выходные закончатся, и им придется тащиться на работу, преодолевая недосып и похмелье.
— Как настроение, Ден? — спросил Бобби, который, похоже, заметил ее подавленность.
— А ты как думаешь? — ответила она — несколько ворчливо, потому что сдержаться и не выместить на ком-то свое недовольство вдруг оказалось чрезвычайно трудно.
— Ты выглядишь несколько… — Он пожал плечами. — …Закрепощенно.
— Ну да! — подтвердила Денвер язвительно. — Особенно по сравнению с теми раскрепощенными девицами, которые то и дело подходят к нашему столику, чтобы поговорить с тобой, — добавила она. Денвер прекрасно понимала, что все это очень похоже на сцену ревности, но ничего не могла с собой поделать.
— Ты же знаешь, что это просто работа, — сказал Бобби и погладил ее руку. — Ведь это мой клуб, что же мне теперь — не обращать на них никакого внимания?
— А это неплохая идея! — заявила она с самым саркастическим видом.
— Выпей лучше немного вина, — предложил он. — Оно поможет тебе расслабиться.
— А смысл? — Денвер пожала плечами. — Я — то думала, что сегодняшний вечер будет целиком нашим, но сначала мне пришлось отговаривать Кэсси от аборта, а теперь ты занят своей работой, то есть пустыми разговорами со всякими… В общем, если это называется «романтический вечер вдвоем», то я — Арнольд Шварценеггер.
— Мне очень жаль, что все так получилось, — серьезно сказал Бобби. — Но… неужели ты не заметила, что весь вечер я смотрю на тебя одну и — поверь! — думаю я тоже только о тебе.
И он посмотрел на нее таким взглядом, что Денвер мгновенно оттаяла. Она отлично понимала: Бобби слишком хорош собой и к тому же богат, так что женщины просто не могли не западать на него. И если в конце концов случится так, что они будут вместе, ей придется каким-то образом к этому привыкнуть.
— Ладно, — сказала она, смягчаясь. — Если так, то…
— Никаких «если», — шепнул он ей на ухо. — Ты сама знаешь, чего я хочу!..
— Бобби!
— Потерпи еще полчасика, и мы уйдем. Обещаю.
— Правда?
— Честное благородное слово! — торжественно пообещал Бобби, целуя ее в шею.
Денвер тоже чмокнула его в щеку.
— Я знаю, что веду себя как самая настоящая ревнючая стерва, только не понимаю — почему, — пробормотала она. — Вообще-то я не такая. Совсем не такая!
— Я знаю, — уверил Бобби.
— Правда?
— Конечно.
— Тогда, может быть, ты просветишь и меня?
Бобби улыбнулся. Какая у него улыбка, снова подумала Денвер. Обворожительная… Ослепительная… Черт знает какая.
— Все это потому, что ты меня любишь, — заявил он с наигранным спокойствием.
Денвер резко выпрямилась, чувствуя, как часто-часто забилось сердце в груди. Неужели Бобби первым произнес заветное слово? Но почему он говорил о ней, о ее чувстве? Разве сам он не испытывает ничего подобного?