162 
— Благодарю вас, — Андреа поднялся. — Я могу идти?
— Разумеется. Если в вашей жизни возникнут какие-то проблемы, обращайтесь к его светлости: он всегда готов помочь.
Когда он подошел к дверям, Бертран Курье промолвил:
— Постойте! Мне не дает покоя ваш акцент. Откуда он у вас? Ведь вы провели жизнь в Париже.
Андреа замер. За одно мгновение перед мысленным взором проплыли сотни разных картин: будто карты, из которых он должен был выбрать единственно правильную.
— В детстве у меня был итальянский гувернер, синьор Морелли. Один из немногих, кто меня любил и о ком мне хочется вспоминать.
Когда он вернулся в гостиницу, Бьянка, все это время не находившая себе места, так обрадовалась, что едва не задушила его в объятиях.
Однако Андреа не выглядел радостным. Он опустился на кровать, обхватил голову руками и сказал:
— Мы всегда жили очень бедно. И мать, и Орнелла, и я питались только каштанами и носили рваную одежду. Потом я попал на каторгу, где десять лет находился за гранью обычного человеческого существования. Но я пострадал не безвинно: я в самом деле убил человека. Теперь я получаю пятьсот пятьдесят тысяч франков, поместье и графский титул, тогда как Гийом де Лотрек и настоящий Дамиан Леруа брошены в общую могилу, а их дочь и сестра находится в нищем приюте и настолько отчаялась в жизни, что уже ни во что не верит! Я родился на Корсике и, как всякий житель острова, боготворил императора. Теперь же меня осыпают золотым дождем люди, которые ненавидят Наполеона и все, что он сделал!
Бьянка села рядом, положила руку ему на плечо и промолвила:
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать, что ты чувствуешь?
— Я чувствую себя самозванцем и негодяем!
— Почему? Ты никого не предавал: все случилось так, как случилось. Ты можешь не получать эти деньги. Не думай обо мне, я навидалась роскоши, будучи замужем за Винсенте. Мне нужен только ты.
— Имея эти деньги, я смог бы заставить Винсенте Маркато, если он остался жив, развестись с тобой. Тогда мы бы могли пожениться.
— Ты женился бы на мне как Дамиан Леруа, а не как Андреа Санто, — заметила Бьянка.
— Это неважно. Главное, ты и я знаем, что мы — это мы. И еще я попытался бы спасти Женевьеву от той участи, которая ей уготована.
— Тогда решайся, Андреа.
Он вынул бумаги и принялся что-то перекладывать. Потом протянул Бьянке два конверта.
— Возьми. В одном паспорт Андреа Санто, в другом — письмо герцога Ришелье. Сожги один из них.
— Конверты совершенно одинаковые!
— Вот именно. Отдадимся в руки Провидения. И чем бы это ни обернулось, давай не будем жалеть!
— Может быть, все-таки ты?
— Хорошо.
Андреа медлил, тогда Бьянка, в глазах которой зажегся странный огонь, выхватила один из конвертов у него из рук и поднесла к свече. Они наблюдали за тем, как маленькое пламя медленно пожирает документ, в котором было заключено возможное будущее и от которого должна была остаться лишь струйка черного дыма. Казалось, время остановилось, взоры замерли, стук сердец замедлился. Наконец бумага рассыпалась прахом.
Бьянка глубоко вздохнула.
— Возврата нет, — сказала она, взяла оставшийся конверт, открыла его и… вынула лист с бурбонскими лилиями и подписью герцога Ришелье!
Ее глаза изумленно расширились, и она расхохоталась. Андреа не знал, чему смеется Бьянка, но ему вдруг тоже стало легко и весело. Они упали на постель и покатились по ней, сжимая друг друга в объятиях, а потом разделись и занялись любовью, с восторгом познавая правду своей плоти и своих сердец.
На следующий день они съездили в банк, где получили часть денег, а после отправились в приют, где Андреа обратился к Женевьеве с прежней просьбой. Когда он рассказал ей о том, какой суммой располагает и как ее получил, она ответила:
— У меня никогда не было семьи, меня всегда окружали чужие люди. Мсье Сельва неплохой человек, хотя он немолод и у него шестеро детей. Вы позвали меня с собой ради долга, а не потому, что я действительно вам нужна. Вы говорите, пятьсот пятьдесят тысяч франков? Я не знаю, что делать с такими деньгами, на что их можно потратить. Возьмите их себе.
— Женевьева! Я десять лет провел на каторге, мне хорошо известно, что значит ни во что не верить! И все-таки я сумел разомкнуть этот круг! — Она молчала, и тогда Андреа добавил: — Хорошо, я скажу тебе правду. Если ты не пойдешь со мной, боюсь, меня всю жизнь будут мучить угрызения совести. Наследство Дамиана не принесет мне ни радости, ни счастья, даже если я начну заботиться о тех, кто нуждается в помощи.
162 
