Рэйчел вскочила, извинилась перед принцессой Норой, взяла Карли на руки и вместе с Дэймоном вышла из комнаты.
— Что случилось? — спросила она.
Он повернулся к ней и обнял ее за плечи.
— Только что Тортоны получили второе письмо от похитителя Виктории.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Чего он теперь требует? — спросила Рэйчел.
Он удивился ее выдержке.
— Миллион. Но есть и хорошая новость. В письме фотография Виктории, держащей в руках сегодняшнюю утреннюю газету.
— Слава богу, значит, она жива.
— Да. И по словам Грейсона, выглядит невредимой. Нет никаких признаков, что с ней плохо обращались. Он даже сказал, что она не сдалась.
— Да, она такая.
— Грейсону требуется твоя помощь. Письмо было написано от руки, и он немедленно пошлет его нам со специальным посыльным, чтобы ты попыталась узнать почерк.
— Если писал мой отец, я точно узнаю. Но надеюсь, что не он. Боюсь, принцессе Норе не понравится, если жена ее сына окажется дочерью похитителя.
— Ты тут ни при чем!
— Будем надеяться.
— Хорошо. Фотографию Грейсон тоже пришлет. Он хочет, чтобы ты посмотрела на детали фона — может, узнаешь место.
— Он хорошо знает свое дело, — отметила Рэйчел.
— Досконально, — согласился Дэймон. — Он поразил меня как человек, который никогда не терпит поражения. Еще он сообщил, что названо место для передачи денег, и спрашивает, не может ли оно что-нибудь для тебя значить.
— Какое место?
— Шелковичный парк в Тортонбурге. Туда ведет несколько дорог, и там густые заросли. Есть также теннисные корты, пруд с утками и детская площадка.
— Знаю — старый, заросший парк. Мой отец всегда был немного снобом и считал Шелковичный парк не тем местом, куда нас можно водить. Впрочем, он вообще мало гулял с нами.
Она говорила без осуждения или жалости к себе, но Дэймон почувствовал растущую антипатию к тестю.
И еще он подумал, что похититель вполне способен выбрать для передачи денег место, о котором известно, что сам он там бывать не любит.
Дэймон заметил знакомую тревожную складочку между бровей Рэйчел и решил, что должен развеселить ее. Настроение у него при этом значительно улучшилось, поскольку, принося ей в дар свои время и силы, он делал подарок и себе.
Он снова вспомнил брата Раймонда или, точнее, один из его афоризмов, которые Дэймон находил бесконечно раздражающими. Пока не начинал обдумывать их.
Брат Раймонд всегда говорил ему, что надо жить, не беспокоясь о будущем. Надо уметь находить умиротворение в совершенстве единственного листика на дереве, в птичьем пении, в постоянно меняющемся цвете неба.
— Чудеса, — говорил жизнерадостный монах, — случаются вокруг нас все время, надо только не бояться видеть их.
И когда Дэймон встретил Рэйчел, то она оказалась именно таким чудом. Чудом очарования и душевной силы. Он хотел быть с ней рядом, пока у него оставался хоть малейший шанс.
— Вчера Карли провела день без нас, — сказал он, — почему бы сегодня не взять ее с собой? Мы можем пойти на море. Вода, конечно, еще холодная, но можно будет поплескаться у самого берега. И я умею строить отличные замки из песка.
— Замки из песка? — переспросила она недоверчиво.
Он увидел, как морщинка между ее бровей немного разгладилась.
— Вспомни, как я жонглировал, — проговорил он и был вознагражден заразительным смехом.
— Я бы не прочь, но, может быть, мне стоит остаться здесь. Просто на случай, если…
— Я захвачу сотовый телефон и распоряжусь направить на берег посыльного от Грейсона, как только тот прибудет.
— Тогда я согласна.
Он вспомнил о вчерашнем вечере, о ее манящих губах. Не нарочно ли произнесла она слова, заключавшие двойной смысл?
Он не позволил себе загадывать так далеко, как ему хотелось бы.
Дэймон шел по краю берега в подвернутых до колен джинсах. Карли сидела у него на плечах, и он шлепал по воде босыми ногами.
Рэйчел наслаждалась теплыми лучами солнца и смехом Карли и Дэймона. Она чувствовала, как уходят отчаяние и ощущение беспомощности.
Ей все время казалось, будто она должна что-то делать для освобождения сестры. Расклеивать объявления на фонарных столбах, стучаться в двери и показывать ее фотографию, спрашивать людей, не видел ли кто ее. И только действия Лэнса внушали ей доверие. Он лучше всех знал, что надо делать.