– Вылезай, – говорит он.
Ну что ж, делать нечего.
Я спрашиваю:
– Это ты все подстроил? Специально пытался ограбить банк, чтобы…
– Эд. Пожалуйста. Просто заткнись.
Мы стоим рядом с машиной в утреннем солнечном свете.
Он роется в кармане пиджака и что-то достает. Зеркальце.
– Помнишь, что я сказал на суде?
– Помню.
У меня даже слезы на глаза навернулись.
– Повтори, что ты помнишь.
– Каждый раз, поглядевшись в зеркало, вспоминай: ты – покойник.
– Вот именно.
Незадачливый грабитель отступает на шаг и оглядывает меня. Потом криво улыбается и отдает зеркальце. Я смотрю на свое отражение.
– Ну, что скажешь? Разве сейчас в зеркале отражается покойник?
Я барахтаюсь в потоке воспоминаний – столько лиц, столько мест. Я обнимаю девочку на крыльце. Захожу к чудесной пожилой леди, которая ждет своего Джимми. Смотрю, как бежит девушка, – ее ноги в крови, но она все равно стремится к победе…
Я смеюсь вместе со священником. Вижу перепачканные мороженым губы Энджи Каруссо. Ощущаю, как зарождается верность друг к другу в братьях Роуз. Смотрю на ночь, которая озаряется огнями силы и славы, и как мать выплевывает мне в лицо правду о своем разочаровании – и о своей любви. И мы сидим с одиноким стариком в кинозале.
Я смотрю в зеркало и вижу, как мы с другом стоим по колено в реке. А вот Марвин Харрис раскачивает свою дочку, и она подлетает все выше и выше. А вот мы с Одри кружимся в танце любви – всего три минуты, но все же…
– Ну? – спрашивает он снова. – Все еще покойника видишь?
– Нет, – отвечаю я на этот раз.
– Ну что ж, значит, оно того стоило, – говорит грабитель.
И я понимаю: он отправился в тюрьму ради всех этих людей.
И ради меня тоже.
А парень уже поворачивается, чтобы уйти, и говорит:
– Прощай, Эд. Иди в дом. Так надо.
И уходит.
Как Дэрил и Кейт. Я знаю, что больше его не увижу.
J
Как можно спокойнее я перешагиваю порог и захожу в дом. Дверь открыта.
На диване в гостиной сидит молодой человек. Он со счастливым выражением лица гладит Швейцара.
– Такты…
– Привет, Эд, – говорит он. – Рад познакомиться.
– Это ты…
Он кивает.
– Ты послал…
Он снова кивает.
А потом встает и говорит:
– Я переехал в этот пригород год назад.
У него короткие темные волосы, рост чуть ниже среднего. На госте рубашка, черные джинсы и голубые кеды. И с каждой минутой он становится все больше похожим на мальчика, а не на взрослого мужчину. Хотя голос его звучит совсем не по-мальчишески.
– Да, где-то год назад. Я видел, как хоронили твоего отца. Смотрел на тебя, как вы играете в карты. На твою собаку. На маму. Я приходил и смотрел – прямо как ты, когда бродил от дома к дому…
Он отворачивается – похоже, ему стыдно.
– Я убил твоего отца, Эд. Организовал ограбление банка, – специально подгадал, чтобы ты был там. Подучил того мужчину творить то, что он творил со своей женой. Приказал Дэрилу и Кейту проделать все, что они проделали с тобой. И тому парню, что привел тебя к камням, тоже приказал…
Он опускает глаза, а потом снова поднимает взгляд.
– Я сделал тебя таким, какой ты есть. Сначала ты был таксист-неудачник. А потом я заставил тебя пройти через все эти испытания.
Мы смотрим друг на друга. Я жду, что он скажет дальше.
– Спросишь, почему? – Гость замолкает, но сразу решительно продолжает говорить: – Потому что ты был платоновской идеей посредственности! – Он очень серьезно смотрит на меня. – И если уж ты смог выбраться из болота и выполнить те поручения, значит, все это могут! Не исключено, что каждый из нас просто не знает границ своих возможностей.
Его глаза разгораются. Видимо, он готовится сказать самое главное.
– Возможно, даже я не знаю…
И он опускается обратно на диван.
И тут меня одолевает странное чувство, словно город вокруг меня рисуют прямо на глазах. И меня самого нарисовали только что. Неужели все так и есть?
Видимо, да. Молодой человек сидит на диване и ерошит волосы.
Потом встает и смотрит на продавленные подушки. На них лежит выцветшая желтая папка.
– Там – все, – говорит он. – Все-все. Все, что я для тебя написал. Все идеи, мысли, люди – те, которым ты помог. Или навредил. Или просто видел.
– Но… – Слова кажутся какими-то запачканными. – Как?..
– Даже этот наш разговор, – с нажимом говорит он, – даже он там есть.
А я стою столбом. В обалдении, изумлении и полном шоке.