108 
Как только он вышел на прохладный воздух, к нему подошли трое и попросили следовать за ними.
Снова дрожь охватила ученого. В руке он сжимал так и не переданные академику тезисы. А кто-то проводил его вопросительным взглядом, должно быть думая, что стал свидетелем ареста шпиона.
Привели Саплухова к низенькому приземистому кирпичному зданьицу, спрятавшемуся за высокими голубыми кремлевскими елями. Зашли внутрь.
В кабинете Саплухова встретил седой серьезный генерал. Предложил присесть.
— Костах Вагилович, — заговорил он первым, — мы вас сюда позвали, чтобы сообщить вам приятную новость. Саплухов напрягся.
— Ваша научная деятельность закончена, поэтому можете оставить вон те научные записи, — генерал указал взглядом на дрожавшую в руках ученого папку, — вот здесь, на моем столе. Теперь вы дипломат…
Ученый широко открыл глаза. Ему показалось, что он бредит, что не прошел даром недавний запой и вот теперь это привело к звуковым и визуальным галлюцинациям.
— Да-да, — сказал седой генерал. — Завтра вы вылетаете на новое место службы… В государство Люксембург, — генерал подошел к висевшей на стене карте мира, порыскал по ней взглядом, но, видимо, не найдя там вышеназванного государства, перевел взгляд на Саплухова. — Есть такое государство в Центральной Европе. Тут вот, — генерал показал рукой на конверт большого размера, лежавший на столе, — ваши верительные грамоты. Вы теперь посол. С вами в самолете будут наши сотрудники, они вам объяснят сущность работы и будут помогать войти в курс дел.
Внезапно Саплухов вспомнил об оставленном в Доме творчества попугае, оставленном в комнате у Грибанина.
Писатель, конечно, обещал присмотреть за ним, но кто будет кормить Кузьму, когда писатель в запое?
— Так я не поеду обратно в Ялту? — вырвалось у Саплухова.
— Нет, — твердо сказал генерал.
— Там, понимаете, попугай…
— Не там, — оборвал Саплухова генерал. — Попугай уже два дня не там. Он, собственно, летел на одном самолете с вами и теперь находится в добрых и надежных руках. Не беспокойтесь.
— Где он? — переспросил удивленный Костах Саплухов, — Он в хорошем месте, в надежных руках, не надо о нем беспокоиться! — генерал улыбнулся, по-видимому, тронутый заботой ученого о попугае. — Я бы и сам хотел там оказаться, где ваш попугай сейчас!
— А что же мне теперь делать? — растерянно спросил Саплухов.
— Теперь? — генерал обошел разок вокруг стола, вернулся на свое место и придвинул к Саплухову пачку каких-то анкет и бумаг. — Вот здесь распишитесь, на каждом документе. Это все о неразглашении вашей научной и личной биографии, конечно, включая ваши мысли относительно попугая и его поэтических наклонностей. Вы, надеюсь, понимаете, что никто не должен об этом знать! Понимаете? Ведь нельзя, чтобы текст гимна такой великой страны, как СССР, был написан попугаем! Понимаете?
Саплухов кивнул. Достал одну ручку из только что полученного в Кремлевском Дворце Съездов сувенирного набора и стал расписываться на многочисленных, лежавших перед ним стопочкой, документах.
Глава 52
Зимний Киев оказался намного красивее зимней Москвы. Легкий, едва заметный морозец удерживал снег от таяния. Ветра не было. Светило солнце, заставляя искриться плотно уложенные миллиарды снежинок. Бегали дети, догоняли друг друга, бросали снежками и попадали порой в прохожих. Прохожие не обижались и шли дальше.
Киевские улицы были поуже московских, и, может быть, поэтому казалось, что на них больше жизни, больше движения, несмотря на холодное время года.
Уже поселившись в гостинице в большом одноместном номере на пятом этаже, вышел Добрынин просто прогуляться по этому старинному городу, в котором ни разу прежде не бывал.
Время шло к одиннадцати.
С улицы, на которую вышел народный контролер, была видна высоченная колокольня с позолоченным куполом.
Дети сразу заметили этого странного старика в военной шинели. Один мальчонка запустил в него снежком, но его же друзья вступились за неизвестного им прохожего, повалили мальчонку и стали катать его по снегу, награждая тумаками.
— Ну что вы, мальчики! — остановил их Добрынин. — Зачем? Не надо!
— Дядя, а вы военный? — спросил один из них. — Вы в войне воевали?
Добрынин подумал. Потом ответил:
— Не военный, но в войне воевал, — и сам улыбнулся детскости этой фразы.
Пошел дальше, вниз по улице, прочь от колокольни. По дороге вспомнил, что Волчанов ему сказал насчет покупки одежды.
108 
