Я продолжал как можно спокойнее:
– Кое-кто предложил мне кучу денег за то, чтобы я убил вашего отца. (Она недоверчиво нахмурила брови.) Но я отказался.
Мне не следовало этого добавлять. Ох не следовало.
Третий закон Ньютона о ведении разговора, если бы таковой существовал, непременно утверждал бы, что любое заявление предполагает равное по силе и диаметрально противоположное по смыслу ответное заявление. Сказав, что я отказался убивать, я одновременно подтвердил, что мог и не отказаться. А подобное предположение было на тот момент не самым уместным. Но ее снова била дрожь, так что, возможно, она ничего и не заметила.
– Почему?
– Почему что?
В ее левом глазу зеленая прожилка уходила от зрачка куда-то на северо-восток. Я все пялился на этот ее глаз, хотя, по большому счету, были в тот момент дела и поважнее, поскольку положение мое было хуже некуда. Во многих смыслах.
– Почему вы отказались?
– Потому что... – начал я, но остановился. Ошибаться мне было нельзя.
Повисла пауза, во время которой она явно пыталась распробовать мой ответ на вкус, катая его языком во рту. Затем мельком взглянула на тело Райнера.
– Я же говорил вам, – сказал я. – Он первый начал.
Она пристально вглядывалась в меня лет еще, наверное, триста, после чего, все так же медленно разминая сигарету между пальцами, направилась к дивану, явно вся в глубочайших раздумьях.
– Честное слово, – продолжал я, стараясь взять в руки и себя, и ситуацию. – Я хороший. Я жертвую в фонд голодающих, сдаю макулатуру и все такое.
Поравнявшись с телом Райнера, она остановилась.
– И когда же это произошло?
– М-м... только что, – пробормотал я, прикидываясь идиотом.
На мгновение она прикрыла глаза.
– Я имею в виду – когда вам предложили?
– Ах, это! Десять дней назад.
– Где?
– В Амстердаме.
– В Голландии, верно?
Ну слава богу. Я незаметно перевел дух, почувствовав себя значительно лучше. Приятно, когда молодежь время от времени посматривает на тебя свысока. Нет, совсем ни к чему, чтобы так было всегда, но время от времени – пусть будет.
– Верно, – согласился я.
– И кто же предложил вам работу?
– Я этого человека не видел ни до, ни после того.
Она наклонилась за бокалом, пригубила и недовольно поморщилась.
– Вы и в самом деле полагаете, что я вам поверю?
– Ну...
– Постойте. Давайте-ка попробуем еще раз. – Ее голос вновь набирал силу. Кивок в сторону Райнера. – Итак, что мы имеем? Человека, который не сможет подтвердить вашу историю? И почему же я должна вам верить? Потому что у вас такое милое лицо?
Ту т я не смог удержаться. Знаю, надо было, но я просто не смог.
– А почему бы и нет? – Я изо всех сил старался выглядеть очаровашкой. – Вот я бы, например, поверил любому вашему слову.
Непростительная ошибка. Ужасно непростительная. Одна из самых нелепейших ремарок, выданных мною за всю мою долгую, набитую нелепейшими ремарками жизнь.
Она повернулась ко мне, внезапно разозлившись:
– Прекратите эту хрень!
– Я всего лишь хотел сказать... – начал было я. К счастью, она тут же обрезала меня, а то, честное слово, я и сам не знал, что хотел сказать.
– Я сказала – прекратите. Здесь человек умирает.
Я виновато кивнул, и мы оба склонили головы перед Райнером, словно отдавая ему последние почести. Но тут она будто захлопнула молитвенник и встряхнулась. Плечи ее расслабились, а рука с пустым бокалом протянулась ко мне.
– Я – Сара, – сказала она. – Налейте мне, пожалуйста, колы.
В конце концов она все же позвонила в полицию. Те явились, как раз когда эскулапы впихивали носилки с еще дышащим Райнером в «скорую». Войдя в дом, полицейские тут же принялись хмыкать и гмыкать, хватать вещи с каминной полки и совать нос под меблировку – и вообще выглядели так, словно им ужасно хотелось поскорее оказаться где-нибудь подальше отсюда.
Как правило, полицейские не любят новых дел. И не потому, что все они по жизни раздолбаи, а потому, что им, как и всем нам, хочется найти смысл, понять логику в том хаосе неприятностей, с которым приходится иметь дело. Скажем, если в самый разгар погони за каким-нибудь подростком, только что стырившим колпак с автомобильного колеса, их вдруг срочно вызовут на место массовой резни, они все равно не смогут удержаться, чтобы не заглянуть под диван: а вдруг да найдется растреклятый колпак. Полицейским всегда хочется найти улику, которая связала бы их с тем, что они видели полчаса назад, – тогда бы у хаоса появился хоть какой-то смысл. И они смогли сказать себе: это произошло потому, что произошло то. А когда перед ними возникает новая путаница – задокументировать то, запротоколировать это, потерять, найти в нижнем ящике чужого стола, потерять снова, запомнить несколько идиотских имен, – они, ну, скажем так, расстраиваются.