— Я весь день провела в четырех стенах. Неплохо бы подышать свежим воздухом. Куда поедем?
— В лавку за кружевами и лентами. Ту, что в конце Хай-стрит, — пояснила Сисели.
Они взяли плащи, и Сисели приказала слуге оседлать лошадей. Выйдя во двор, она помахала солдату.
— Мы в город за лентами, — пояснила она.
Солдат кивнул, но ничего не сказал, поскольку путешествие не считалось опасным. Женщины быстро добрались до Хай-стрит, где в дальнем углу Тэмз-лейн находилась лавка вдовы мистрис Марджори. Сисели спешилась, бросила пенни уличному оборванцу и попросила подержать лошадей.
Мистрис Марджори поспешила выйти навстречу покупательницам.
— Миледи, я вас не ожидала!
— Королева послала меня за лентами и кружевами для крестильного платьица ребенка, — улыбнулась Сисели.
— Как, разве малыш уже родился? Я ничего не слышала, — встрепенулась мистрис Марджори.
— Нет, осталось месяца два, но королева хочет, чтобы все было готово.
— О, дорогая, вы приехали зря. Я сегодня послала продавца на пристань, чтобы забрать наш груз, тонкое французское кружево из монастыря неподалеку от Парижа и чудесные шелковые ленты с Востока. Но у меня уйдет несколько дней на то, чтобы распаковать и проверить товар. Не могли бы вы приехать к тому времени?
— Ее величество расстроится, — вздохнула Сисели. — Но я успокою ее, заверив, что через несколько дней вы приготовите товар. Надеюсь, вы пошлете за мной во дворец. Я приеду и выберу все необходимое.
— Разумеется, миледи, — кивнула мистрис Марджори, приседая. — Чем я могу еще помочь?
— Лавандовое масло. Где его можно найти?
— В лавке аптекаря, на другом конце Хай-стрит. Вы проезжали ее по пути сюда.
— Благодарю, — вежливо ответила Сисели и вместе с Орвой вышла из лавки.
Оборванец многозначительно глянул на нее, прежде чем отдать поводья. Сисели сунула руку в кошель и вынула маленький серебряный пенни.
— Возьми, — велела она, швырнув монету.
Мальчишка ловко поймал ее и удрал.
Тем временем мистрис Марджори проводила их взглядом и подозвала ученицу.
— Пригляди за лавкой, — велела она, надевая плащ. — У меня дела.
Она вышла и затерялась в лабиринте узких улочек. Следы ее отыскались у ничем не примечательного кабачка. Брезгливо поморщившись, она переступила порог. При этом мистрис Марджори так плотно куталась в плащ, словно боялась чего-то коснуться в этом заведении. К ее облегчению, в кабачке никого не оказалось, кроме владельца. При виде него она вздрогнула: мало того, что вид самый подозрительный, так еще и одноглазый! Вторая глазница представляла собой грубый старый шрам.
— У меня сообщение для Дугласа из Гленгорма, — начала Марджори.
— Я позабочусь, чтобы он его получил, — заверил одноглазый. — Говори.
— Передай лэрду, что вещь, которую он ищет, будет в моей лавке через три дня.
— Лучше через четыре, — поправил одноглазый. — Дорога туда и обратно неблизкая, мистрис. И так сегодня полдня уже прошло.
— Значит, через четыре, — кивнула мистрис Марджори, решив, что непременно сообщит во дворец о прибытии товара.
Повернувшись, она быстро вышла.
— Дэви, ко мне, парень! — крикнул одноглазый.
— Я здесь, па, — ответил юноша.
— Бери лошадь, оставленную лэрдом, и поезжай в Гленгорм. Передай, что мистрис Марджори сказала: та вещь, которую он ищет, будет у нее через четыре дня. Поторопись, парень, потому что у лэрда едва хватит времени добраться до Перта.
Дэви выскочил из комнаты, наспех оседлал лошадь, стоявшую в убогом сарае позади дома, и галопом помчался на юг.
Наконец, через полтора дня, едва порозовело небо, Дэви добрался до Гленгорма. Конь под ним, казалось, обрел второе дыхание и навострил уши. Мерин мотнул головой, громко заржал и понес усталого всадника через заросшую деревьями долину и вверх по холму к большому каменному дому, у которого и остановился.
Мальчик то ли сполз, то ли спешился и, подковыляв к дому, громко постучал в дверь.
Наконец послышался звук отодвигаемых засовов, и дверь открылась.
— Что надо? — неприветливо спросила пожилая женщина в переднике.
— У меня сообщение для лэрда. Из Перта.
— Заходи, парень. Проголодался? Похоже, ты скакал всю ночь, — покачала головой старуха.
— Две ночи, — поправил парень.
— Пресвятая Матерь Божья, да ты, должно быть, на ногах не держишься!