8 
— Киркландское Веселье! Что за удивительное название! Сразу представляется что-то очень радостное.
Промелькнувшее на его лице выражение дало мне понять, что мое замечание было неуместно, что могло означать только одно: он не был счастлив у себя дома. В чем же причина этой загадочной грусти? Я знала, что проявлять любопытство неприлично, но мне было очень трудно его сдержать.
— А ваша деревня далеко отсюда? — спросила я.
— Около тридцати миль. Так что наша встреча была чистой случайностью, но я очень рад, что она состоялась.
Я поняла, что неловкий момент был позади, и сказала:
— Если вы извините меня, я вас на минуту оставлю и схожу за Пятницей.
Когда я вернулась в гостиную с собакой, там был мой отец. Ясно, что Фанни настояла на том, чтобы он присоединился к нам ради соблюдения приличий. Габриэль рассказывал ему, как мы покупали собаку, и мой отец вел себя на удивление вежливо и даже приветливо, изображая интерес к истории, которая, как я знала, на самом деле его совершенно не волновала.
При виде Габриэля Пятница попытался встать в своей корзинке, в которой я принесла его. Габриэль почесал его за ухом, и в ответ на это пес лизнул его и завилял хвостом.
— Он полюбил вас, — сказала я.
— Но вам принадлежит главное место в его сердце.
— Только потому, что я его первая увидела, — ответила я. — Вы разрешите мне вернуть вам долг?
— Ни в коем случае, — сказал он.
— Но мне бы хотелось знать, что это действительно моя собака.
— Так оно и есть. Ведь я подарил вам ее. И если вы позволите, я еще как-нибудь зайду ее проведать.
— А это ведь — неплохая идея завести в доме собаку, — сказал мой отец, который тем временем подошел к корзинке и наклонился над Пятницей.
В это время принесли чай, который сопровождал не только хлеб с маслом, но и разные домашние пирожные. Разливая чай и угощая отца и Габриэля пирожными, я чувствовала, что это мой самый приятный день с момента приезда из Франции. Так хорошо и спокойно я себя чувствовала в этом доме только тогда, когда приезжал дядя Дик.
* * *
В последующие две недели Габриэль регулярно навещал меня и Пятницу. Мой пес к концу первой же недели совсем оправился. Раны его зажили, и он перестал быть похожим на скелет.
Ночью он по-прежнему спал в корзинке в моей комнате, а днем ходил за мной по пятам, не отставая ни на шаг. Жизнь в доме для меня изменилась, так как появилось существо, по-настоящему привязанное ко мне и ценившее мою заботу о нем.
Пятница сделался не только моим другом, но и защитником. Он помнил, что был обязан мне жизнью и платил мне поистине собачьей преданностью.
Каждый день мы вместе ходили гулять. Я оставляла его, только когда отправлялась на верховую прогулку, и когда я возвращалась, он с радостным визгом кидался на меня, и мне становилось тепло от того, что меня кто-то ждет и счастлив меня видеть.
Ну и, конечно же, был еще Габриэль.
Он продолжал жить в «Черном олене», и я не понимала, что его там держит. Я вообще многого не понимала в связи с ним. Иногда он вполне откровенно и свободно говорил о себе, но даже в такие минуты чувствовалось, что есть что-то, что он скрывает. Мне казалось, что он не раз был на грани того, чтобы поделиться со мной чем-то, что он очень хотел этого, но не мог решиться.
Мы стали хорошими друзьями. Моему отцу он вроде тоже нравился, по крайней мере, отец не возражал против его частых посещений. Слуги привыкли к его визитам, и даже Фанни перестала их комментировать, правда, следя при этом, чтобы мы не виделись в доме наедине.
В конце первой недели Габриэль сказал, что скоро едет домой, но в конце второй он был все еще с нами. У меня было чувство, что он сам себя обманывает, обещая себе, что уедет, и находя всякие предлоги, чтобы остаться.
Я не спрашивала его о доме, хотя и умирала от желания что-нибудь узнать о его жизни. Я помнила, что в пансионе, когда меня спрашивали о моем доме, мне было не по себе, потому что я не знала, что говорить. Я не хотела быть причиной подобного замешательства Габриэля, поэтому и сдерживала свое любопытство, надеясь, что рано или поздно он сам мне что-нибудь расскажет.
Таким образом, наши разговоры в основном вертелись вокруг меня, причем Габриэль как раз не стеснялся задавать мне вопросы, и странным образом меня это совсем не раздражало. Я с удовольствием рассказала ему о дяде Дике, нарисовав самый яркий портрет этого веселого чернобородого и зеленоглазого человека, на который была способна.
8 
