20 
А следом двинулись и его люди. Вооруженные, надо сказать, не в пример прочим перегонщикам и одетые прилично, хоть и не так богато, как бай. Охрана, видимо.
Миновав верхом арку стиарха, бай Дустум наконец соизволил спешиться, чем немало меня удивил. Удивил не тем, что снизошел-таки до презренных служащих таможни, а тем, как запросто соскочил со своего скакуна. Я думал, этот тучный низкорослый зазнайка будет, пыхтя и сопя, сползать по крупу коня, а он взял и спрыгнул. Да еще и сабельку аккуратно придержал, чтобы кончик ножен по настилу пристани не чиркнул. Ловко. Может статься, этот бай и сабелькой своей махать умеет, а не только для красоты ее на пояс нацепил.
– А, Готард… Все служба служишь, таможня охраняешь? – насмешливо обратился он к десятнику, нещадно коверкая слова.
– А ты все поправляешься и поправляешься, бай Дустум? – вопросом на вопрос ответил Дилэни и пригрозил: – Смотри, скоро на лошадь свою не влезешь.
– Ай, ничего, – нисколько не обидевшись на подначку Готарда, расплылся в улыбке бай. – На коня не залезу – буду карета ехать. Самый лучший карета у вас куплю и буду ехать туда-сюда, – не преминул он похвастаться своим богатством.
– Ну-ну, – усмехнулся Готард. – Овец-то сколько пригнал?
– Ай, совсем мало барашка в этот лето, – сокрушенно вздохнув, покачал головой степняк. – Двадцать и еще один тысяч и семьсот-восемьсот…
– Так семьсот или восемьсот? – уточнил я.
– Пускай восемьсот, – лениво отмахнулся бай, покосившись на меня, и легкомысленно заявил: – Сто барашка туда-сюда, какая разница будет? – После чего вопросительно посмотрел на Готарда: – Люди говорят, Лигет теперь все подавать, а не только вареный баранина?
– Да, в трактире теперь подают все, что душа пожелает, – подтвердил слухи десятник.
– Ай, хорошо, – важно кивнул степняк, непроизвольным движением руки поглаживая выпирающий живот. – Пойду Лигет кушать. И игра играть.
Обернувшись к своим людям, он повелительно сказал им что-то на своем языке.
Хорошо одетый мальчишка лет двенадцати немедленно достал из притороченного к лошади дорожного сундучка какую-то золоченую коробку и свернутый в трубку лист бумаги и подбежал к баю. Дустум, мотнув головой, указал мальчишке на меня, и лист бумаги тотчас очутился в моих руках. Это оказался поименный список людей бая, заполненный на общеимперском.
– Людей моих писать, – пояснил мне на всякий случай бай Дустум и, жестом приказав мальчишке следовать за ним, направился к трактиру. На ходу обернувшись, он ощерил редкие мелкие зубы и великодушно предложил нам с Готардом: – Можешь барашка пересчитать, пока туда-сюда бегает…
Люди бая явно неплохо понимали имперский разговорный: негромко посмеиваясь, они двинулись за своим господином.
– Вот же наглая морда, – проворчал я, когда все степняки, пройдя под стиархом, двинулись в трактир.
– Да, гонору в бае Дустуме хоть отбавляй, – согласился Готард. – Хотя это еще ничего… Он один был. А как осенью здесь несколько баев встретятся да как начнут друг перед другом хвалиться…
– Так что с овцами делать будем? – поинтересовался я у десятника, кивая на отчаливший паром. – Вон их сколько… Может, и двадцать тысяч, а может и все сорок. Сосчитаем на всякий случай?
– Кэрридан, ты обалдел? – покрутил пальцем у виска Готард. – Мы и так с этой отарой до ночи на причале прокукуем. А если еще и считать придется, то и до утра не управимся. Да и с чего вдруг? Может, полагаешь, Дустум сбрехал насчет количества овец? Да на кой ему это надо? Серебрушкой больше уплатить придется, серебрушкой меньше… Он ехать будет и золотой на дороге увидит – так поленится спешиться и поднять! У него ж деньжищ куры не клюют!
– Тоже верно, – вздохнул я, покосившись на обольстительную суккубу. Похоже, не выйдет сегодня отвлечься от этого соблазнительного видения.
«А зря, зря ты отказываешься овец счесть!» – неожиданно заявил бес.
«Тебя забыл спросить, – перво-наперво осадил я этого прохвоста, а уже потом якобы нехотя осведомился: – Хочешь сказать, ты уже подсчитал, сколько этих мерзких тварей скопилось на том берегу?»
«А чего их там считать? – хитро сощурился рогатый. – Р-раз – и готово!»
«И сколько же овец у тебя вышло?» – делая вид, что мне ну совсем неинтересно, спросил я.
«Ну… Совсем не двадцать одна тысяча восемьсот! – выдал бес, жизнерадостно скалясь. Перескочив с перил пристани мне на плечо, жарко зашептал в ухо: – А давай проучим этого наглого пузана, а? Раз уж такая отличная возможность подвернулась».
20 
