– Ну надо же! – прошептала леди Кортни, оглядываясь в холле. – Давно я здесь не была. – На мгновение выражение ее лица стало грустным. – Твой брат Дуглас здоров? Я помню, как он съезжал по этим перилам, сидя на атласе, принесенном из классной комнаты. Он был страшно горд собой, а твою мать это чуть не убило.
Джоан сдержала смех.
– С ним все в порядке. Отец послал его в Норфолк следить за работами в Эшвуд-Хаусе. Там было наводнение, теперь нужно все восстанавливать и… В общем, папа почему-то решил, что Дуглас должен туда поехать.
Лицо ее тети снова озарила улыбка, на этот раз более слабая.
– Ах да, я помню, что мой отец поступил примерно так же с моим братом. Что ж, надеюсь, Дугласу это пойдет на пользу, как пошло на пользу твоему отцу.
– Тетя Кортни, что вы имеете в виду?
Леди Кортни подмигнула Джоан.
– Там он познакомился с твоей матерью. Но хватит воспоминаний. Давай-ка, расскажи, как ты поживаешь. Я думаю, мы отлично поладим, а ты как думаешь? И пожалуйста, зови меня Эванджелиной. «Тетя Кортни» звучит так, будто я чудаковатая старуха, и чудаковатая не в приятном смысле слова. Надеюсь, ты не против, мне совершенно необходимо посетить моего портного. За весь прошлый год я ни разу не приезжала в Лондон, не могу же я расхаживать по городу в платьях двухлетней давности.
Джоан встрепенулась, прогоняя отвлекающую мысль о первой встрече ее родителей.
– О нет, я нисколько не возражаю! – воскликнула она. – Но… – Она снова с завистью посмотрела на платье Эванджелины. – У какой портнихи вы шьете платья? Я не узнаю эту работу.
– Тс-с! – прошептала Эванджелина, и ее глаза засветились озорной улыбкой. – Не рассказывай об этом своей матери. У меня не портниха, а портной. Он итальянец, и у него великолепное чутье на цвет и фактуру. Он шьет мне платья, которые подходят лично мне, а не последней моде. Тебе нравится вот это? – Она показала на свое платье.
Оно было великолепно – и в нем было все, что мать никогда не позволила бы ей носить. Джоан вдруг больше всего на свете захотелось иметь платье вроде этого. Она кивнула.
– Да, очень нравится.
– Тогда мы велим Федерико сшить платье и для тебя тоже.
Эванджелина посмотрела на платье Джоан и, казалось, впервые по-настоящему его увидела. Ее глаза расширились, и Джоан могла догадаться почему. Желтое утреннее платье пестрело бантами из голубой ленты на оборке и на лифе. По сравнению с аристократической простотой платья Эванджелины оно выглядело девчачьим и вычурным, несмотря на то что было скопировано из последнего номера «Ля бель ассамбле».
– Или, может быть, у тебя есть собственный стиль? – вежливо сказала Эванджелина.
Джоан опустила взгляд на собственное платье. Миленькое, неяркое, оно идеально подходило бы для миниатюрной девицы шестнадцати лет. Но для высокой упитанной особы двадцати четырех лет от роду…
– Этот фасон выбрала мама, – призналась Джоан. – Он очень модный.
– Платье интересное, – быстро сказала Эванджелина. – Только мне кажется, что бледно-желтый – не самый подходящий для тебя цвет.
– А как насчет золотистого?
Эти слова вырвались у Джоан сами собой, она выпалила их необдуманно и, услышав собственный голос, невольно поморщилась.
– Цвет золота тебе, безусловно, подойдет! – воскликнула Эванджелина. – Да, действительно, при твоих глазах и волосах этот цвет будет смотреться очень выигрышно. Я уверена, Федерико сумеет что-нибудь сотворить. Может быть, юбку сделать лиловой, а сверху пустить слой золотистого крепа, и лиф сделать тоже золотистый? А еще – он никогда этого не предложит, но, я думаю, это будет великолепно – бусинки из гагата! Они выглядят просто потрясающе, и их больше никто не носит.
Джоан заморгала, мысль показалась ей странной: стремиться носить то, что никто другой не носит? Разве это не противоположность моде? Но тут она посмотрела на ослепительное платье Эванджелины. Чтобы носить такой цвет, нужно быть очень смелой и уверенной в себе, даже притом, что покрой ей очень идет. Она неуверенно сказала:
– Или, может быть, голубое. Голубой цвет мне тоже нравится.
– Превосходно! – Эванджелина просияла. – Мы закажем тебе платье, как только сможем. О, Смайт!
Дворецкий подошел уже некоторое время назад и молча ждал. Когда Эванджелина повернулась к нему и издала этот радостный возглас, на обычно строгом лице дворецкого неожиданно появилась улыбка.