Джорджия замечала, как меняют свою окраску пастбища, заросшие вереском склоны холмов и ковер из листьев под ногами. Приближение осени чувствовалось в холодном воздухе, а по утрам туман окутывал все кругом легким серебристым покрывалом.
Этот пейзаж достоин кисти художника, и увиденное останется у нее в памяти навсегда, думала Джорджия.
Что ждет ее в будущем? Отъезд домой?
Видно, ей придется уехать.
Джорджия ощущала себя крошечным суденышком в бескрайнем океане, где ничто не могло ее защитить от возможной бури, кроме божьей милости.
Впервые в жизни она влюбилась, влюбилась страстно и безоглядно. В ее мыслях постоянно присутствовал Кир, и она ничего так не хотела, как быть с ним.
Раньше все, чего она хотела, — это счастье дни Нон. Она не позволяла никаким личным желаниям вторгнуться в ее жизнь. Надежды и мечты она спрятала так глубоко, что почти забыла про них.
Но теперь, когда появился Кир, ее существование приобрело яркие краски.
Нагнувшись над краем старинной, на огромных лапах, ванны, Джорджия опустила пальцы в пахнущую ароматной солью воду, проверяя температуру. Убедившись, что вода достаточно горячая, она подошла к такому же старинному зеркалу з пышной позолоченной раме и, подняв наверх и заколов волосы, сняла бледно-розовый свитер и кружевной белый лифчик.
Повесив вещи на спинку плетеного кресла, она выпрямилась перед зеркалом и вдруг ощутила болезненное покалывание в сосках. Джорджия поморщилась и стала внимательно, словно ученый через микроскоп, рассматривать свое отражение. Кожа вокруг сосков была темнее, чем обычно, а грудь… О боже! Грудь стала больше и, когда она ее потрогала, тяжелее. Джорджия в ужасе уставилась в зеркало.
Этого не может быть!
Она опустилась в кресло и закрыла грудь руками, как будто этим жестом можно отгородиться от беременности. Даже при своей неопытности Джорджия поняла, что именно это с ней и произошло.
Но как это могло случиться?
Она тупо глядела на розовый кафель с кремовым в розочках бордюром и перебирала в уме подробности тех ночей, когда они с Киром занимались любовью, что было несложно сделать, так как почти все время она думала исключительно об этом. Таблетки она не принимала, но Кир всегда пользовался презервативами, даже когда страсть их захлестывала и казалось, что других мыслей просто не может быть.
Но все-таки они недоглядели.
Джорджия читала, что и при тщательном предохранении такое иногда случается.
Она застонала и покачала головой.
Почему она забыла про месячные? Они всегда наступали регулярно, но в последний раз была задержка на неделю. Почему же это ее не насторожило? Ее мысли были далеко, и она этого не заметила.
А что делать теперь?
Она не может себе позволить завести ребенка! Ни по материальным соображениям, ни по любым другим. У нее масса обязанностей: дом, оплата счетов, бизнес Ноя. Невозможно совместить эти дела с воспитанием малыша. Если она решится завести ребенка, то вполне может потерять все, что создала упорным трудом.
Но самая большая проблема, стоящая перед ней, — это Кир.
Что он скажет, когда узнает, что она от него беременна? В настоящий момент у нее нет уверенности в том, что он собирается встречаться с ней после ее отъезда из Глентейна, не говоря уже о его желании на ней жениться.
Волнение росло, и никакая ароматная ванна, обычно снимавшая напряжение и усталость после рабочего дня, не облегчит ее положения.
Как она сообщит свою новость Киру?
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Этим вечером у Джорджии не было возможности поговорить с Киром, так как после обеда он сказал ей, что его неожиданно пригласил приятель поехать в клуб в Данди. А это означает, что вернется он поздно, поэтому Джорджия неуверенным голосом предложила, чтобы он этой ночью спал в своей комнате, а не у нее.
Нехотя, но Кир все же согласился.
Она предложила ему это вовсе не потому, что он потревожит ее, придя поздно. Просто убедила себя, что для нее разумнее хорошенько выспаться перед разговором с ним. Но она ошиблась, так как провела самую беспокойную ночь с тех пор, как приехала в Глентейн.
Даже памятная грозовая ночь не могла с ней сравниться.
Джорджии снились кошмары: сначала плачущий младенец, потом — маленький мальчик, свернувшийся клубочком в углу пустой пыльной комнаты, словно он от кого-то прятался.